долго живешь в состоянии неопределенности, неизвестности и ожидания, когда не можешь ни изменить ничего, ни сбежать, ни забыть, тогда полезным является навык медведя – замереть. Уйти в спячку. Стать безымянным гребцом, послушно выполняющим свои махи весла на галере жизни. Не спрашивать. Не вспоминать. Не надеяться. Стать прозрачной льдинкой, заморозив все свои слезы до весны.
Я будто забыла все, к чему привыкла. Просыпалась на узенькой кровати от цокота когтей хозяйской собаки на верхнем этаже. Собирала свой завтрак и обед в колледж, складывала тетрадки в рюкзак. Радовалась, что у меня были теплая лыжная куртка и свитер. Радовалась тому, какие чудесные сапоги я нашла в секонд-хенде всего за двадцать долларов. Радовалась, что мне надо было идти по снежным рельсам к остановке автобуса полчаса утром и вечером, а чистый снег так вкусно хрустит!
Обедая в столовой колледжа, привыкнув даже к крепкому невкусному кофе, который тут пил каждый, обсуждая домашние задания с новыми друзьями, а иногда вечерами принимая приглашения на пиво в местный бар со студентами, я радовалась, что, как медведь, купила себе эти месяцы зимы.
В моем городке ничего не происходило. Один кинотеатр на округу да пара баров. Зато были река, мост, лес. Но главное, было целительное безразличное одиночество. Меня тут никто не знал и не интересовался тем, что происходит внутри.
Однажды морозным утром, когда шла на автобус в колледж, только начинало светать, и я увидела оленя. Нежный, грациозный, он внимательно посмотрел на меня и ускакал в лес. Но на какой-то момент наши глаза встретились. И, только отразившись в его глазах, я поняла, что все еще жива.
Я не знаю, что было бы со мной, останься я в Ванкувере. Не знаю, смогла бы я выжить эту зиму, пихаясь в метро по дороге на учебу, среди серых бетонных улиц, рекламных вывесок, магазинов и равнодушных лиц большого города. Я была настолько безразлична к своей жизни, что, свернувшись, как осенний листочек, прыгнула в реку жизни и отдалась ей абсолютно. То, что я оказалась в канадской глубинке, живущей простыми ритмами, укрытой сугробами, на другом конце земли, и есть для меня главное доказательство, что живое всегда будет биться за живое в тебе до последнего. Именно эта простая скромная жизнь меня в итоге и спасла.
Встреча с тем оленем напомнила, что я живая, и помогла понять, что уходить в сторону от живого я начала очень давно. Олень увидел в моих глазах ту меня. Девчонку на велосипеде у бабушки в деревне. Девочку на чердаке с книгой в руках. Девочку, которая в одиночестве ждала, когда же вернутся мама и папа. В страшные для нас девяностые мама лежала в больнице с сестрой, а папа ночами продавал хлеб на вокзале, оставляя меня одну в пустой комнате общежития. Вся наша семья выживала, как могла, в те тяжелые годы.
Именно ту девочку увидел олень.
«Ты жива?» – беззвучно спрашивала я ее тем вечером. Было темно, и я не могла рассмотреть, какая она, моя девочка. А она отвернулась к стене и молчала.
Я чувствовала, что ко мне у нее нет ни интереса,