по возможности старалась выбираться из своей глуши поближе к людям, а я… Нет, я не была совсем уж нелюдимой букой, просто достаточно сложно найти друзей, когда ты живешь у черта на куличиках, особенно в моем тогда еще нежном возрасте. Я привыкла быть одна большую часть своей жизни (исключая бабушку и Найду), мне было комфортно в моем одиночестве.
Видимо эта моя особенность и стала в конце концов причиной, почему я, вместо подросткового бунта с друзьями, организовала неожиданный бунт прямо в доме. Против правил. Потому что, ну, они и правда были странными.
Особенно одно – никогда не оставлять окна на ночь открытыми и не выходить на улицу после заката солнца. Почему? Почему мне нельзя? Я ведь уже взрослая, а значит могу делать то, что захочу! Бабушка никак не объясняла свои правила, только хмурилась и просила меня слушаться ее, потому что это важно. Но… В 14 лет авторитет бабушки слегка меркнет перед новыми перспективами, правда же? Вот и мне показалось, что, если бабушка не приказывает, а ПРОСИТ, значит все можно, но так, чтобы не попасться никому на глаза.
Только поэтому – из врожденного, но так и нереализованного любопытства – проснувшись однажды ночью и не обнаружив бабушку нигде в доме (как понимаете, спрятаться в единственной комнате было негде), я все же решилась нарушить ее главное правило – я распахнула одну из занавесок на маленьком окне рядом с кроватью.
И сперва категорически не поверила своим глазам. Потому что то, что они показывали мне, не могло происходить в реальности. Категорически. Никак.
На станции, где и в обычное время суток никогда не было людей, стояла толпа. Буквально – толпа! Дети, взрослые, старики… Все они столпились перед тем местом, где поезд обычно открывает свои двери, и явно чего-то ждали, изредка прерываясь на то, чтобы запустить руку в карман или сумку, достать оттуда что-то, наверно билет, и показать это что-то моей бабушке.
И вроде бы ничего такого, обычная рутина сельского полустанка, да и бабушка не выказывала ни капли удивления, ну, не считая самого факта толпы людей в этом месте, но… Присмотревшись получше я едва сумела не заорать. Потому что люди, стоящие и терпеливо ждущие свой поезд, были неправильными. Сломанными. Окровавленные, покалеченные, одна старуха стыдливо прикрывала ридикюлем огромную дыру в животе, а мальчик примерно моих лет придерживал руками голову, которая готова была в любой момент сорваться с хрупкой шеи!
Даже я, своим скудным умом, в приступе паники и ужаса, понимала, что эти люди, кем бы они ни были, просто НЕ МОГУТ быть живыми. Ни в одной из теорий. Никак. Не с такими повреждениями. Когда один из мужчин, стоящих ко мне спиной, повернулся к бабушке, протягивая ей билет, я почувствовала, как пол уходит из-под моих ног. У мужчины не было лица, только кровавый кусок чего-то перемешанного настолько, что человеческие черты там едва выглядывали, вместе с костями черепа и поредевшим остовом зубов…
Это зрелище стало буквально последним для моей психики, и я отключилась, чисто на рефлексах