да ещё и много других, но самое главное – слепок с ментального тела мага, имя которого «умник» и носит. Протоплоть, изменённая заклинанием, принимает форму его же лица, и получается эдакая живая голова. Для мальчиков «умники», для девочек – «умницы», и Ингеборгу, мобильную помощницу с соседней зоны сбора, Аиртон даже видел. Говорят, что на третьей, заключительной ступени обучения, будут «умники» и «умницы» со слепками с самих Первых – великих магов и волшебниц Первого Совета. Вот было бы здорово! Однако, до той поры ещё учиться и учиться, и кто знает, хватит ли у него, неофита Аиртона, сил…
Общих домов в зоне сбора два, на летней стороне и на зимней. Внутри их не личные комнаты, но отсеки, разделённые перегородками, тянутся по обе стороны длинного коридора. В каждом отсеке раскладная механическая кровать, а ещё стол со встроенной разумной машиной, или ра-мой, как называют их сокращённо. Здесь-то, за столом, Аиртон время в основном и проводит.
И пусть подобных ему, предпочитающих уединение игровым площадкам, не очень много, пусть все, как один, ведут себя тихо, порой даже и от них хочется убежать. К счастью, есть решение и на такой случай: комнаты уединения, расположенные с противоположной, по отношению к игровым площадкам, стороны зоны. Туда-то Аиртон и решил отправиться сегодня утром, именно с уединения начать день.
Странное всё же дело: знать в свои четыре многое такое, о чём не все взрослые-то, наверное, знают, но не помнить при этом, как звали родителей, не помнить их лиц. Всё из-за процедуры ментального ввода? Что-то не верится. А может, он и не помнил их никогда, не видел? Ведь есть же такие дети, которых оставляют в чадо-ящиках, и в этом, как говорит Теллур, ничего страшного. Ну, да, так уж и ничего! Внезапно Аиртоном овладело желание узнать правду, увидеть всё то, что скрыто за блоками памяти. И он узнает, непременно узнает, появилась уверенность, надо только отгородиться от остального мира в комнате. Захваченный ей, необычной этой уверенностью, и не заметил, как добрался до комнат уединения, выстроившихся в ряд вдоль пышной зелёной аллеи. За ногу ухватила живая лоза, и пока отдирал, произошло следующее: одна из крон зашевелилась, раздался треск, затем крик, и в нескольких шагах от Аиртона упал мальчик. Долговязый, но гибкий, весь какой-то стремительный, он тут же вскочил, отряхнулся, выкрикнул звонко:
– Привет!
– Привет, – буркнул Аиртон, – ты чего это тут?
– Да так, – мальчик потёр ушибленное место, – осваиваю левитацию. Пока, правда, не очень выходит.
– Да, не очень, – согласился Аиртон.
– А ты сам-то чего? – неожиданно разозлился долговязый, сжал кулаки.
– А я ничего, – нахмурился и Аиртон, подобрался, – я в комнату уединения иду.
Помолчали, посмотрели друг на друга пристально, но настроение долговязого вновь изменилось: усмехнулся, махнул рукой.
– Да ладно тебе, – сказал, – не кипятись!
– А я и не кипячусь, – буркнул Аиртон.
Мальчик ему не нравился – улыбаться-то улыбается, а веет от него каким-то холодом. Стал вспоминать, видел ли его раньше, но нет, вроде б не видел. Выходит, с другой стороны, с