тоже работала модельной стюардессой где-то в Скандинавии.
Но, оказывается, требовалось лишь уточнить размер запрашиваемого пожертвования. Пришлось шефу дворцовой охраны надеть лицо идиота, наступившего на собачьи фекалии, и виновато раскланиваться перед графом, прижимая руки к ляжкам на прусский манер. А эстонка, походкой напоминавшая муху после зимней спячки, получила чек на половину суммы за вычетом кэшбека.
– Ну что же поделаешь, Сантьяго, подавай сюда этого негодяя, – и граф обреченно сложил ладони в молитвенном жесте. Опанасенко строевым шагом покинул хозяина, и через секунду в кабинет влетел Печорин. Он словно прятался за дверью и, как и Опанасенко, только ждал необходимой команды.
– Ваше сиятельство, я дико рад поприветствовать вас! – забыв поклониться, Славик восторженно тряс руки графа. – Представляете себе – вы первый граф в моей жизни!
И в порыве чувств Печорин хотел прижать графа к груди. Но Головкин предусмотрительно отпрыгнул назад. Прошлой осенью в аналогичной ситуации, когда у него неофициально гостил руководитель белорусской делегации некто Георг Милославский, с жилетки графа пропал мальтийский орден госпитальеров. Как и серебряные ложечки, орден до сих пор находился в розыске.
– А до меня тебе попадались одни лишь бароны и виконты, – сострил граф.
– Что вы, граф, баронов тоже не было, хотя я постоянно высматриваю их в толпе, – расплылся в улыбке Славик. Он с любопытством оглядел обстановку кабинета: голова мрачного кельтского идола соседствовала с обломком античного сосуда из Геркуланума, коллекцией африканского оружия и черепом с идеально ровной дырой на лбу. Стену украшал великолепный портрет адмирала, которого мастер изобразил с худощавым мужественным лицом и стальным взглядом. Ладонью в кружевной манжете предок графа грозно сжимал рукоятку кортика.
Но когда взгляд вора упал на картину, висящую на противоположной панели, он напрягся. В его понимании украшать стены изображением виселиц или гильотин, да еще в компании со зловещей сорокой было не к добру. Не зря художники ренессанса частенько рисовали мадонну с птичкой на руке в качестве символа того, что в будущем рок сулит Иисусу страдания и печальный конец.
Впрочем, удачливому вору было не привыкать к зловещим намекам судьбы: и у нее бывают промашки и заблуждения. Ну, а если обстоятельства припрут так, что на горизонте замаячит петля висельника, у него была наготове такая фразочка: «Еще минутку, господин палач». Говорят, так любил говорить один неунывающий призрак, прогуливаясь ночами по Гревской площади в Париже.
– Ах, какой миленький песик, – кивнул Печорин в сторону пойнтера. – Он тоже носит благородный собачий титул?
– Конечно! Разве ты не видишь, какой у Ибраила подъем ноги? Тонкая лодыжка – признак породы… Что, супостат, выпьешь со мной? В наличии шабли, мятный коктейль со льдом, виски «Белая лошадь» или островной вариант. А, может, по «Зубровке»? – предложил граф.
– А