по чащобам, Ася не стала. А ну как подвернется шанс вернуться домой? И что тогда? Шанс там, а она здесь! Непорядок. Придется идти с Лихаэлем, вернее, как обычно мчаться, сбивая ноги. Ходить медленно и печально этот шальной не умеет и учиться не собирается. Его все устраивает, а то, что не устраивает других – пустяки, дело житейское, привыкнут или сдохнут.
– Пошли, – хмуро согласилась Покрышкина и привычно поморщилась, когда на старые синяки легли изящные тиски пальцев первопредка.
Удивительно, но тот заметил гримаску и уточнил, скопировав даже в интонации привычный для девушки вопрос:
– Ты чего?
– Больно, – Ася задрала рукав и поднесла запястье к лицу Лихаэля, демонстрируя мелкую россыпь синих, фиолетовых и желтоватых синяков – отпечатков пальцев предтечи. – Ты мне уже всю руку измочалил. Может, пока правая подживает, за левую дергать будешь?
– Ты такая хрупкая, – не в комплимент, а с новой порцией неудовольствия проворчал Лихаэль.
– Это не я хрупкая. А ты варвар, силу непомерную дозировать не умеешь, – буркнула Ася, с подозрением следя за тем, как невозможный родственничек подносит ее руку к губам.
Нет, ни целовать, ни, что более ожидаемо, кусать ее Лихо не стал. Просто подул, как подула бы мама на синяк непутевой малышки-дочурки, ухитрившейся невзначай ушибиться и разрыдаться по этому поводу. Так когда-то, кажется, вечность назад дула Аське мамочка, когда была жива. До той аварии, перечеркнувшей Асину жизнь надвое и оставившей ее, семилетнюю кроху, с одиноким дядькой, военным пенсионером.
От теплого ветерка, защекотавшего кожу, синяки разной расцветки стыдливо сбежали с кожи, бледнея и выцветая в секунды. От непрошеных воспоминаний защипало глаза и зачесалось в носу. Ясное дело, бесшабашный бессовестный Лихо ничуть не походил на ее маму, но сам жест, осторожное дуновение…
– Ты чего? – насторожился первопредок. – Эй, чел… Ася, ты чего? Я опять больно сделал?
Кажется, сейчас Лихо в первый раз назвал ее по имени сознательно, а не «эй ты» или «человечка». И, кажется, именно сейчас он в первый раз насторожился, каким-то образом считав ее настроение.
– Все в порядке, – помотала головой Аська, часто-часто моргая, чтобы смахнуть с ресниц непролитые слезы. Не успела. Лихаэль поймал ее за подбородок и снял влагу с ресниц, слизнул.
– Соленая. Ты… ты плакала? Почему? Так больно?
– Нет, это другая боль. Всего лишь память, – подрагивающими губами попыталась объяснить Ася и неожиданно для себя разоткровенничалась: – Ты мне синяки лечил, как мама когда-то давно. Когда жива была.
– A-а, узы родства и горечь потери, – покивал Лихо неожиданно серьезно, без своей обычной шутовской беспечности, даже пояснил: – У нас по-другому, мы никогда связям плоти значения не придавали, души важнее. Да и столь давно все это было, что почти стерлось из памяти.
– Я не хочу забывать, – упрямо покачала головой Ася и, встряхнувшись, спросила: – Так мы идем, или?..
– А как же! – снова привычно ухмыльнулся Лихо и, цапнув