Продолжая улыбаться, следователь Валентинов с жаром, обеими руками пожал ладонь поручика. Руки у него оказались длинными, слабыми и холодными, что тоже не добавило приязни. – Смиренно жду вот, пока Элеонора Карловна изволят освободиться, чтобы перепечатать мой отчёт о происшествии. Должен заметить, забавный и поучительный случай…
Рассказывать Валентинов умел: говорил складно, увлекательно, с лёгкой иронией и знанием дела, и через несколько минут Титов смягчился к нему, старательно убеждая себя, что не всем быть бойцами, такие вот лирики тоже необходимы, раз бог их создаёт. К тому же, может, вид этого Антона Денисовича – результат какой-нибудь тяжёлой болезни, перенесённой в детстве или вовсе хронической. Что ж теперь, человек не имеет права считаться хорошим?
Никакой хвори в новом знакомце он, правда, не ощущал, так что совсем убедить себя в симпатичности нового знакомца никак не получалось, Валентинов петроградцу не нравился. Да и поведение Михельсон, которую Титов уже признал разумной и весьма опытной женщиной, не способствовало возникновению приязни: та не вступала в разговор, лишь недовольно кривилась, кидая на Валентинова косые взгляды. Это бросалось в глаза, поскольку Элеонора произвела на Натана впечатление общительной и незлобивой особы, и ему не верилось, что подобное отношение возникло на пустом месте.
– А где все остальные? – Поручик наконец сумел улучить момент и прервать бойкий монолог следователя. – Шерепа с Машковым, как понимаю, заняты кражей, но Адам, Бабушкин, Аэлита…
– Адам отбыл за приток с депешей, не знаю уж, с чего вызвался, – не дав Элеоноре, к которой собственно обращался Титов, и рта раскрыть, бодро ответил Валентинов. – Бабушкин обыкновенно через день ходит, он на полставки. А вот где душечка-Алечка, мне и самому хотелось бы знать. Она очаровательна, но возмутительно необязательна!
Последние слова неприятно царапнули поручика, хотя Титов так и не сообразил, чем именно. Вроде бы он понял, что имел в виду собеседник: Брамс по рассеянности своей действительно могла что-нибудь забыть или перепутать. Но что-то неуловимое было в интонации, во взгляде, в выражении лица Валентинова, что подспудно пробуждало отторжение.
– Аэлита Львовна забегала утром, забрала свой саквояж, – сделав особенный акцент на имени-отчестве вѣщевички, сообщила Элеонора. Пока говорила, она прервала работу и принялась раскуривать папиросу. – Обещала быть после обеда, сегодня у неё занятия в Федорке, да ещё она хотела какое-то своё предположение проверить. Сказала, вы знаете.
– Боюсь даже предположить, – со смешком качнул головой Натан. – Но, надеюсь, никто не пострадает в процессе.
– Элеонора Карловна, я сотню раз просил вас не курить в помещении, – с укором протянул Валентинов, выразительно махнув рукой перед лицом и сморщившись. – Омерзительная привычка! Да и для здоровья вредно, ну как вам не стыдно?
На этих словах Титов неожиданно ощутил настоятельное желание закурить, столь навязчивое, что и