призрачной фигуре, окутанной облачком святящегося тумана – его матери.
Она стояла там в ночной рубашке, одна в круге света от уличного фонаря. Все вокруг нее было в движении, птичьи перья кружились, как снег, но она стояла совершенно неподвижно – как окаменевшая принцесса, подумал Бенни. Она смотрела вниз, на что-то, лежащее на земле, и через мгновение он понял, что это что-то – его отец. Из окна спальни Бенни не видел его лица, но он узнал его ноги, они были согнуты и дергались так же, как когда Кенджи танцевал, только в этот раз он лежал на боку.
Мать сделала шаг вперёд и с криком «Не-е-ет!» рухнула на колени. Её густые золотистые волосы, ярко сиявшие в свете фонаря, рассыпались по плечам и заслонили голову мужа. Склонившись над ним, она пыталась приподнять его и причитала: «Нет, Кенджи, нет, нет, пожалуйста, прости, я не хотела…»
Слышал ли он её? Если бы он в этот момент открыл глаза, то увидел бы прекрасное лицо своей жены, нависшее над ним, как бледная луна. Может быть, он это увидел. Он увидел бы ворон, которые сидели на крышах и качающихся проводах и наблюдали за происходящим. А посмотрев через плечо жены, Кенджи, наверное, увидел бы и своего сына, глядевшего на него из далекого окна. Будем считать, что он все это увидел, потому что тут его ноги перестали дергаться и замерли. И если Аннабель в тот момент была его луной, то Бенни был далекой звездой, ярко сиявшей на бледном рассветном небе, и, увидев сына, он попытался приподнять руку и пошевелить пальцами.
Словно рукой мне помахал, думал Бенни впоследствии. Словно рукой помахал на прощание.
Кенджи умер по дороге в больницу, и похороны должны были состояться на следующей неделе. Все приготовления пришлось делать Аннабель, хоть она и не сильна была в таких вопросах. У Кенджи было много друзей, но к себе домой они с Аннабель никого не приглашали. У неё самой друзей практически не было.
Служащий в погребальной конторе задал ей много вопросов о семье и религиозной вере покойного, но она не смогла на них ответить. Насколько ей было известно, у Кенджи не было семьи. Он родился в Хиросиме, но его родители умерли, когда он был ещё маленьким. Его сестрёнку, в то время совсем малышку, отправили жить к дяде с тетей, а Кенджи рос у дедушки с бабушкой в Киото. Он не любил рассказывать о своём детстве. Говорил только, что дедушка и бабушка были очень старомодными и строгими и он с ними не ладил. Но теперь их, конечно, уже не было в живых. Сестра, вероятно, была жива, но Кенджи давно потерял ее из виду. В самом начале совместной жизни Аннабель пробовала расспрашивать мужа о его родне, но он в ответ погладил ее по щеке и сказал, что она – его единственная семья и другой ему не нужно.
Что касается религии, она знала, что его дедушка и бабушка были буддистами, и как-то раз Кенджи упомянул, что жил в буддистском монастыре, когда учился в колледже. Она помнила, как он при этом смеялся: «Потешно, правда? Я – и вдруг монах!» И она тогда тоже засмеялась, потому что ничего монашеского в нем не было. Он говорил, что ему не нужна