меня, да?
Дом затаился будто. Темнота окон притягивала. Настена протянула вперед руки, и вперив в мужа взгляд, стояла, не шевелясь, – звала к себе.
– Ладно, скажу, как на духу. Мне узнать надо: простила ты меня или нет. Делай, как знаешь, но не вини. Жить с камнем на душе не могу.
Настя за день до смерти тревожная была шибко. Он это помнил. Она ведь в тот день ехать автобусом не хотела, собиралась с кумовьями на их машине, а он уговорил, выпить ему приспичило. Провожать порывался, да она осадила, куда тебе, пьяному? Вот беда и подстерегла: автобус занесло, Настя ударилась головой, из комы так и не вышла.
– Ладно, вернусь к тебе, погодь.
Смахнул слезу Яков, ударил по задвижке на сарае, дернул дверь:
– Ведьма! Выходь. Потягаемся. …Молчишь? – вытащил топор, и в баню.
Давай там лед колоть. За мутью льда почудилось что-то.
Жарко стало, скинул все с себя, а на рубахе светлой, что была на нем – след от обуви с обеих сторон, будто на шее ребенок сидел в грязных сапогах.
– Ах ты ж.
И побежал Яков по огороду своему, побежал, как бешеный, по истоптанным снежным тропкам, с подпрыгиванием, повизгиванием, будто на шее катал кого-то. Соседский глаз подозрительный это заметил, а как же. Вон, шушукаются уже за штакетником.
Яков уже за двором – улица будто вымерла. Вернулся – соорудил из банного барахла Вавилон в огороде, облил сию кучу керосином и подпалил. Хотел и баню заодно, да одумался, жалко стало.
Во вторник, с утра пораньше Яков сбегал на один перекресток, он хорошо помнил его, помнил, как Сельсовет обещал асфальт там постелить. Постелил, но только у себя на языке. Вон народ стоит, ждет. Народу-то что, с ними же такого не случилось.
Яков часто сюда захаживал, а в прошлом месяце не выдержал.
…Пазик вынырнул, как из-под земли. Яков в долю секунды встал перед автобусом, рванул дверь водителя:
– Вылазь.
Швырнул его на лед, и набросился сверху. Пока люди подбежали, пока суть да дело, отмутузил Яков бедолагу до крови. Сам отошел и сел в сторонке. В глазах мутно, решил посидеть.
– Не того бьешь, – сказал вдруг дед, что за дамбой живет.
– Не того? А жену мне кто вернет?
– Тот из Ургуля был…
– Ага!
– Что ага? Это новотроицкий парень, недавно устроился.
– Ага! А ургульский где?
– Ты что? Рехнулся? Забыл все? Судили того, дали условно, но до Ургуля он, говорят, не доехал, больше его не видели…
Яков вернулся с перекрестка, – по домам шепот, рехнулся, мол. Жена Демьяна отворачивается, как от прокаженного, еще бы, слег Демьян после того, просил соседа Якова к нему не подпускать.
Прошел месяц после того злополучного воскресенья. Демьян успел отлежаться, оклемался. Баяли: ушел в таежную экспедицию, – в том краю развернулась разведка нефтяных месторождений и Демьяна взяли.
Прошел еще месяц, Яков потерял все свое хозяйство, падеж напал. Но Ведуньи говорили, что мол, нечистая сила за хозяином явилась.
Затихла округа. Ночи