и нет. Ещё раздражал жёлтый, тонкий пластмассовый (или из чего он там сделан) руль. Доехали быстро, а выезжая, Пётр попросил секретаршу позвонить в школу-интернат и предупредить завуча, что Машу надо одеть – он её заберёт, свозит в больницу на анализы и вернёт через часик. Девочка была в длинном тёмно-зелёном пальто в несуразную косую клетку и круглой цигейковой шапке, явно ей великоватой – всё время сползала на лоб. И шапка, и пальто были поношенными – скорее всего, Маша была не первой их хозяйкой, да и вообще не хозяйкой, а так, «временным пользователем».
Завуч и воспитательница стояли у ворот, вцепившись руками в воротник клетчатого пальто.
– Зоя Ивановна, вы не волнуйтесь, я отвезу Машу в горбольницу и попрошу сделать анализ на туберкулёз, – попытался успокоить педагогов Первый Секретарь.
– Им осенью делали реакцию Манту, – поспешила просветить Петра воспитатель, имени которой он так и не запомнил.
– Я тут с женой посоветовался, она всё-таки врач. Так вот, она советует сделать рентгеновский снимок. Я, если честно, не специалист, вот специалистам и доверимся.
Вика за сутки стала менее зажатой: освободилась от рук завуча и воспитательницы, и сама пошла к машине. Глядя на девчушку, Пётр скрежетнул зубами: фингал под глазом синел в половину щеки.
– Как шефы, приехали? – спросил Штелле, чтобы разрядить ситуацию.
– Сегодня в пять вечера обещали прислать комсомольцев, – улыбнулась, наконец, завуч, а то всё стояла с каменным лицом.
В больнице всё было непросто. Оказывается, снимки делают только до десяти утра. Пётр договорился, что девочку назавтра приведёт воспитательница, зато обещали вечером, часа в четыре, позвонить и сообщить результаты. Ну и хорошо. Пора было с Викой определяться.
– Вика, я тут с женой переговорил. Мы тебя возьмём к себе, пока не ясна ситуация с отцом. В детдом точно не попадёшь. Жена только опасается, не являешься ли ты носителем туберкулёза, – они вышли из машины – не при шофёре же разговаривать.
– И как вы уживаетесь с чужой женой? – полюбопытствовала девочка, состроив хитрую физиономию. Вернее, хотела это сделать – только вот здоровущий багровеющий синяк.
– Кроме жены есть дочь примерно твоего возраста и грудной сын. Отвык я от таких ситуаций. Всю ночь не спал, ворочался. Раза четыре малец плакать начинал. Даже не знаю. А ты-то как с грудничками? – теперь уже хитро прищурился Пётр.
– Как мне вас называть? А с детьми с радостью повожусь. Своих-то бог не дал, – потёрла больную щеку Цыганова.
– Называй – Пётр Миронович. Потом, если всё получится, будешь «папой» звать. Мне на момент переноса было пятьдесят восемь. Сейчас в городе живу я, брат, отец с матерью, и вообще куча родственников: дедушка, две бабушки, с десяток братьев и сестёр двоюродных, да плюс дядей и тётей тоже с десяток. Никого пока не видел и даже не знаю, стоит ли вмешиваться в их жизни. Как бы не испортить чего, – Пётр довёл девочку до крыльца школы, – Вика, как там с песнями?
– Шесть штук уже записала. «Журавли», «Десятый наш десантный батальон», «День Победы», «У деревни Крюково погибает взвод»,