в моем сердце, но наука – это совершенно иной мир и мысли в нем. Отвлекаться тут не…
– Альберт Эйнштейн! – донёсся подобно грому среди ясного неба голос, и я с любопытством оглянулся на стуле, закатив глаза.
Одиссей держал в руках пакеты с бутербродами и картошку фри.
– Альберт Эйнштейн, к твоему сведению, был физиком, – я натянул на лоб, задрав челку, очки и сел посвободнее, отложив пробирки. – И если ты хотел сравнить меня с каким-то учёным, то мог бы назвать Менделеевым.
– Обязательно умничать каждую минуту? Тебя самого от себя не мутит? Кстати, чем ты занимаешься? – Одиссей навис над пробирками с жидкостями, скривил рот от запашка и уселся рядом, положив на свободное место пакеты.
Я расплылся в снисходительной улыбке. Таков уж он, Одиссей. Если делить людей по темпераменту, то мой друг – сангвиник, персона, у которой не кончается заряд батареи. Одиссей не знает слово «стоп», поскольку давно заменил его в своей лексике на «газ». Мы совершенно противоположны друг другу: я склонен к пессимизму, а он склонен давать мне взбучку, если ситуация требует того. Вообще, если бы не тест по арифметике, к которому он не подготовился, а я бы не помог, мы бы никогда не состояли в одной тусовке.
– Это цветной раствор…
– Я из вежливости спросил, – с мольбой посмотрел на меня шатен и подвинул бутерброд с картошкой, – ты не пришёл в столовую, поэтому я перенёс её к тебе.
– Если бы кто-то из преподавателей тебя увидел, ты бы схлопотал.
– Вот главная разница между нами, – взмахнув указательным пальцем, чавкнул Одиссей, – пока ты думаешь, что могло бы быть, я радуюсь тому, чего не произошло.
А он прав, но не впечатлил своим наблюдением, ведь это очевидно.
– Знаешь, на уроке меня позвала Максим…
– Пожалуйста, – цокнул я, откусывая сендвич, – давай только не о ней.
– Девчонка по тебе добрые три года сохнет, прояви к ней хоть какое-то терпение.
– Проявил бы, не будь она такой липучкой.
– Сталкер, да? – широко улыбнулся одним уголком рта Одиссей, потешаясь над моей реакцией. – Ну, короче, она просила передать, что вяжет тебе шарф на День Святого Валентина.
– Дерьмо. Благодаря ей, я ненавижу этот праздник. Она каждый год мне что-то вяжет. Я не пойму, разве не видно, что мне это неинтересно?
Я жестокий, это факт. Мне многие об этом говорят, включая самого Одиссея. Просто мне трудно объяснять свои чувства и уж тем более проявлять их. Я никогда не влюблялся и не встречался с девушкой. Пока мои друзья меняли подружек как перчатки, я заменял порванные струны гитары на новые. Пока парни изучали анатомию практикой, я учил параграфы и пропускал темы про гениталии, поскольку изображения органов вызывали у меня исключительно тошноту. Я вспоминал прошлое. Я возвращался в дни, когда по моим рукам текло что-то тёплое…
– Тут есть два варианта, – по-профессорски заявил Одиссей, подойдя к расписанной формулами доске.
Он перевернул её на чистую сторону,