дали с-сучки?
Схватился за забор своего дома и долго утробно рыгал. Потом утёрся снегом, похватал его из горсти ртом и предложил:
– Пойдём спать.
Пробились в дом, легли спать в Женькиной комнате на одну кровать, и Талипов спросил:
– Они что, тебе, правда, понравились?
– На перепихон сгодились бы.
– А я думал…, – Женька задумался.
Я долго ждал, потом не вытерпел:
– Слушай, говори, если не спишь.
Женька выдал:
– Думал, побрезгуешь татаркой.
– А что, у неё поперёк?
Талипов после тяжкого раздумья блевал мыслями:
– А мне здесь всё осточертело – деревня, колхоз, тупые лица…. Мечтаю в какой-нибудь город сорваться и жениться на русской.
– Почему обязательно на русской? Цыганские девы тоже красивые.
Он не принял юмора, зубами скрипнул:
– Хочу, чтоб дети мои были русскими.
– И что с того? Мы же на службе не заморачивались – Женька ты или Мавлиджан. Или тебя на катере молодой обижал? С чего вдруг зауросил? Комсоргом стал?
– Да, – Женька сказал зло. – Стал и понял, что с моей графой в паспорте о национальности далеко не упрыгаешь.
– А куда ты намылился – уж не в Политбюро ли?
– Почему бы и нет? – сказал Женька, повернулся на бок и засопел.
– Любо поспорить с целеустремлённым человеком.
Хотя спорить с ним – всё равно, что с инвалидом драться: зациклился парень на своей родословной. Как на службе-то было просто – салага, потом годок. Ни татар, ни русских, ни таджиков забитых – служи парень: всему своё время. А здесь…. Мне мать неоднократно говорила – кызымку в семью на дух не надо, хватит нам одного. Это она про зятя любимого, отец которого из крещёных башкир. Что же Женьку-то ждёт в этом колхозе? Кресло парторга? Тихая и покорная, как все татарки, жена? Футбольная команда ребятишек? Если не сопьётся. Впрочем, одно другому не помеха. Как в Петровке зовут инородцев? Недомытками? Ну, куряки!
Наутро Мавлиджан спровадил меня на попутке, только чаем угостив с молоком. Сказал, пряча взгляд, что автобуса до вечера не будет. И я покатил в деревню Ларино, к другу Захарке. За окном уазика тянулись заснеженные поля и колки. День начинался ясный, безветренный. Снежная пыль висела над дорогой, солнце сквозь неё пробивалось то блеклым, а то слепящим. Февраль на пороге со своими метелями – трактора метили полосами снегозадержания пахотные раздолья.
– Т-твою мать! – ворчал водитель, когда уазик заносило на поворотах, но скорости не сбавлял. И мои мысли прыгали на кочках, как воробьи по пшену. Хрен с ним, с Женькой! Надумал себе проблему – вот ведь заплелась судьба в косу! – и пусть страдает. Когда поймёт, что всё это чушь, успокоится и заживёт, как нормальный, обрусевший татарин. Я и не знал, что Мавлиджан Талипов такой честолюбивый малый – на границе был парень, как парень. А тут – подавай ему Москву. Ишь, Наполеон усцелёмский.
Как Захара увидел, сразу спросил:
– Ты для чего, Саня, живёшь?
А он:
– Для интересу. Вот интересно