потолок, прямо напротив двери сверкали вымытыми стеклами два больших окна. У стен стояли низкие деревянные кровати. Всего их было четыре, каждая аккуратно покрыта новеньким пикейным покрывалом.
Угол стены над одной из кроватей украшали многочисленные вырезки из журналов с изображением эстрадных певцов и артистов, над другой одиноко и скромно висела иконка Казанской божьей матери.
На полу лежал пушистый малиновый ковер, у подоконника стоял широкий прямоугольный стол со стопками книг, тетрадок, альбомов.
Наконец, завершала все это великолепие висящая под потолком стеклянная люстра в форме ромашки.
Я стояла, разинув рот, не в состоянии поверить, что здесь мне отныне предстоит жить. Никогда раньше я не видела такой ослепительной, сияющей чистоты и порядка, не считая двух недель, проведенных в больнице. Но если тамошняя чистота, неизменно соседствовавшая с едким запахом хлорки и лекарств, была тоскливой и холодной, то эта излучала покой, уют и теплоту.
Здесь, в этой светлой, залитой солнцем, комнате хотелось остаться так надолго, чтобы даже не думалось о том времени, когда придется уходить.
Жанна спокойно стояла в сторонке и терпеливо ждала, когда я справлюсь с обилием новых впечатлений.
– Ну теперь тебе точно понравилось, – уверенно произнесла она, глядя на мою просветлевшую физиономию. – Глазки блестят, и даже щеки малость порозовели. Вон твоя кровать. – Жанна подошла к окну и откинула легкое бежевое покрывало. Под ним оказался чистенький матрас в веселый голубой цветочек. – Сейчас принесу тебе постель, полотенце, мыло и зубную щетку. Душ в конце коридора, но ты пока туда не ходи, подожди до вечера. После обеда воспитательница сходит с тобой в кладовку, подберете там одежду и обувь. Да, и вот еще что: в шкаф вешай только то, что носишь в помещении, а куртку, шапку и сапоги надо оставлять в гардеробе. Это в самом начале коридора, я тебе после покажу. – Она проворно скрылась за дверью.
Я постояла немного, переминаясь с ноги на ногу, затем приблизилась к своей кровати и осторожно присела на краешек. Матрас оказался неожиданно жестким, словно внутрь матерчатого чехла был засунут кусок фанеры. Однако мне все равно понравилось сидеть на постели – своей собственной, а не казенной, больничной. Дома я спала на старом разваливающемся диванчике, подстилая под себя серую дырявую простыню и укрываясь колючим армейским одеялом отца. Здесь одеяло было байковым, мягким и лежало в изголовье кровати.
Пока я сопоставляла домашние и интернатские условия, вернулась Жанна, неся стопку пахнущего свежестью крахмального белья и пакет с туалетными принадлежностями.
– Стелись, и пойдем в столовую: тетя Катя тебя уже ждет.
Она быстро помогла мне натянуть простыню, вдеть одеяло в пододеяльник, засунула подушку в цветную наволочку и накрыла кровать покрывалом.
– Учись, чтобы выходило красиво и аккуратно. У нас по утрам проверки, если заметят непорядок, заставят перестилать. Из столовой в палату ничего не носи, даже хлеба, а то Марина Ивановна ругаться будет. Ну, идем.
Сказать