В творчестве татарских писателей начала ХХ в. рождение новой формы авторства, характерной для поэтики художественной модальности, сосуществует с элементами традиционалистского художественного сознания, что проявляется в преобладании объективного начала над субъективным в структуре художественного образа. Допущение, что «я» как автономный и самоценный субъект могу владеть истиной, дополняется представлением о посреднической функции автора, в котором индивидуально-творческое начало взаимодействует с традиционно-каноническим. Степень активности автора при этом может быть различной.
Г. Тукай нередко занимает скромную позицию ученика по отношению к авторитетным для него предшественникам – классикам русской литературы. Лирическое «я» оды (мадхии) «Пушкину», переставая быть поэтической условностью, приобретает черты психологической конкретности, даже биографичности. Погружаясь в себя, лирический субъект концентрируется на собственных переживаниях. Прежде всего он передаёт то воздействие, которое оказывают на него творения великого поэта:
Касавәт кәлмәйер кальбә: сәнең шигърең мөнафиһа, —
Нәчек кем шәмсә каршы парлайыр дөнья вә мафиһа.
Кыйраәт әйләдем, әзбәрләдем бән җөмлә асарың;
Кереп гөлзарыңа, бән дә тәнавел иттем әсмарың.
Сәнең бакчаңда гиздем, йөредем һәм әйләдем тайран;
Күрүбән гандәлибаны, тамаша әйләдем сәйран122.
(Моя душа не знает тьмы: ты жизнь в неё вселяешь,
Как солнце – мир, так душу ты стихами озаряешь!
Я наизусть твердить готов твои произведенья,
Вкушать плоды твоих садов, влюбляться в их цветенье.
От деревца до деревца я теми брёл садами
И восхищался без конца твоими соловьями123.)
Полное воздаяние великому русскому поэту совершается несмотря на то, что автора отделяет от него религиозная граница:
Мәрамем-матлабым анчак сәнең мәнзум вә мәнсүрең;
Бәнем шәэнемме тәфтиш мәзһәбеңне, дине мәнсүбең124.
(Идти повсюду за тобой – мой долг, моё стремленье,
А то, что веры ты другой, имеет ли значенье?125)
Наконец, размышления о величии Пушкина включаются в контекст раздумий о себе, своём поэтическом даре, о художественно-эстетических ориентирах в творчестве:
Әвәт, дәрдем дорыр якьсан, вә ликин бәндә юк дәрман,
Вирер дәрмани дә, шаять, җәнабе мән ләһелфәрман126.
(Моя душа близка твоей, но так различны силы!
О, если бы такой талант судьба мне подарила!127)
Развитие этой личной темы в стихотворении прослеживает Т. Н. Галиуллин: «Яшь шагыйрьнең максаты – Пушкин каләменнән төшкән тезмә-чәчмәләрнең тирәнлегенә үтеп керү, шулардай үрнәк-өлге алу, гөлбакчасына кереп, җимешләреннән авыз итү. Шуңа күрә беренче куплетта ук, Александр Пушкин янәшәсендә «мин» образы калкуы гаҗәп түгел («Минем дәрт-омтылышым