когда-то был «луной», а я – «солнцем», то в этой перевернутой системе все вертелось вокруг луны. Но я была рождена землей, чтобы пинать меня ногами. Он не хотел, но начал. Начал говорить:
– Нет. Ты больше не мое солнце. И светишь не мне. Кто знает, что ты делала пьяная, в киосках и подвалах, кто знает, с кем ты спала. Ты потерялась и была в дурмане, провела там, ракшас знает где, несколько суток. А потом эта клини…
Рома думал лишь о том, что скажут люди. Он думал о себе.
Хотя, конечно, мы все, мы всегда думали о себе, но раньше весь фокус был в том, чтобы на время меняться душами и таким образом впитывать ему – меня, а мне – его. И мы, конечно, впитывали как могли – пока могли, что могли, – а потом он сказал мне: «Хочу проверить». Сказал: «Нет, не хочу проверять, хочу тебе поверить, разве ты не понимаешь, ян, как я хочу тебе поверить».
Теперь он верил?
– Нет, знаешь, все началось еще раньше! – продолжал Рома. – Ты же еще тогда проводила ночи с моим братом, пока я был на работе, но брат без подозрений, яна, слышишь, яна, он святой.
Святой вчера сказал мне: «А я всегда хотел к тоннелю, попробуй, проведи».
– Ты, ты все разрушила сама.
И тогда стало совсем плохо.
Триппер, триммер, таймер боли был больше похож на нас, сжигающих мосты, сжигающих друг друга, на него, толкающего меня к брату, ко всем мужчинам сразу, раздевающего меня для всех, кидающегося словами:
«Возьмите, подданные, я душой велик и сердцем чист, на, возьмите кусочек своего правителя через жену его, потому что она – это я и я – это она».
«Только где ее чистота, – отвечали ему, – разве ты велик, раз так прощаешь, ты уже больше не она, а может, она – это и ты, да не только; и откуда знаешь, что чиста, ведь столько прожила она с другим, ведь стала общей».
И так.
Поверить он не смог. Он предал.
Когда Рома потушил солнце, мне осталось лишь обуглить и сбросить верхний слой, слой любви, слой страданий, сбросить и больше не показывать его никому. Я и не показывала. Приняла несправедливость. Очистилась от скверны, освободила себя от него, невиновной зашла в агни-огонь; и в долгожданную мокшу.
Вещи мы брать не стали. Когда уходили, закрыли все окна, заклеили двери, освободили муравьев – бесчеловечно было бы бежать без них; да и не попрощались, не посчитали нужным.
На улице наконец не пахло, а на улице наконец взошло другое солнце; а на улице мы с Л. уходили дальше и дальше в лес, и даже муравьиный бог не знал, что будет там, за горизонтом надежды; а она, эта надежда, все росла и росла.
Алексей Варламов
Писатель и публицист, исследователь истории русской литературы XX века. Доктор филологических наук, профессор МГУ, ректор Литературного института имени А. М. Горького.
Автор множества книг, лауреат ряда литературных премий, в числе которых «Большая книга», «Студенческий Букер», Премия Александра Солженицына и Патриаршая литературная премия.
