который был сутью культуры.
Разницы между религиозным сознанием и эстетическим видением не существовало до нового времени. Наступило новое время, наступило Просвещение. Вольтер воскликнул: «Раздавите гадину!» – имея в виду Церковь и религиозные институты. Мольер написал «Тартюфа». С тех пор история культуры в значительной степени состоит из отношений богоборческих, из отношений художника и традиции, которые начали воевать между собой. Художник заявил о себе как о безусловном, явном субъекте. Эта субъектность выражалась философией гуманизма – тем, что человек превыше всего.
Я не считаю, что человек превыше всего. Выше человека Бог. И некоторые социальные вещи, такие как семья, нация. Человечество, в конце концов, выше человека. Человек должен быть готов жертвовать собой ради Бога. Вообще-то это один из наших биологических инстинктов – готовность к жертве. И мать, которая бросается в огонь, действует инстинктивно, а не под воздействием прочитанных книжек. Как раз прочитанные книжки часто мешают героическим действиям. Стало быть, говорить о возвращении к Богу очень сложно. Таких примеров мало, но они есть.
В семидесятых годах в Иране случилась настоящая традиционалистская революция. До этого там было веселее, чем в Турции и Ливане – эти страны считались «культурными» местами, где в порядке вещей были легкие наркотики, досуг с танцовщицами в клубах, гомосексуализм. И вдруг Запад и американцы слишком пережали, и глубинный народ восстал. Аятоллы ухватили эту тенденцию, и произошла революция. Например, сегодня в Иране нет даже алкоголя.
Акимов: Вы бывали в Иране?
Бояков: Нет, хотя не раз посещал Восток. Интересная ситуация сложилась в Восточной Африке: побережье исламизировано, в глубине континента преобладает Англиканская христианская церковь, а еще глубже – традиционный для тех мест культ вуду.
Сочетание этих энергий создает уникальный социальный фон. Но именно ислам в тех краях ближе всего к культурному дискурсу, с которого начался наш разговор. Это суффийский ислам, где сильна социальная солидарность. В местных сообществах нет бедных, потому что люди помогают друг другу и стараются создавать социальные лифты.
В Иране похожие тенденции, и там прекрасная современная архитектура, среда, сервис. Иран научился жить под беспрецедентными американскими санкциями, из-за которых страна не может экспортировать нефть. Казалось бы, для экономики страшная история! Как и в случае с Россией в наши дни, коллективный Запад рассчитывал, что в Иране начнется оранжевая революция. Ничего подобного! Люди поняли, что ипотеки, кредиты, наличие инвестиций не связаны с настоящим качеством их жизни и самосознания. Со счастьем, грубо говоря.
Я православный, но много размышлял об исламском консерватизме – и считаю, нам нужно учиться у Востока. Когда я оказался в Индии, в Гималаях, где ислам является второй по значению религией после индуизма, то увидел традиционалистское, здоровое во многих проявлениях общество.
Я люблю Индию – настолько, что двое моих детей родились высоко в Гималаях.