нравилась – нет, тогда она была ему безразлична, как были безразличны почти все окружавшие его женщины, молодые и не очень, красивые и обычные, здоровые и больные – он был приветливо-равнодушен со всеми, не брезгуя, впрочем, тем, что он называл «быстрый секс». Сексом он не только не брезговал – он без него уже не мог жить. Он вполне отдавал себе отчет в том, что то спокойное время, когда он механически-холодно выполнял свою работу, прошло. Он помнил тот день, когда во время аборта сорокалетняя пациентка, находясь под наркозом, была сильно возбуждена. Она податливо двигалась навстречу кюретке и сладко постанывала. Это было чудовищно – мать получает удовольствие во время убийства своего собственного ребёнка, но это завораживало! Её рот был слегка приоткрыт, мягкий живот трепетал, соски под тонкой рубашкой затвердели. Медсестра придерживала её полноватые дряблые колени, а он вынимал по частям её ребёнка. Во время того аборта он возбудился, и от этого стал сам себе омерзителен. В тот день он ушёл пораньше домой и набросился на жену так неистово, что испугал её, но удовольствие, которое он получил, было ярким, как никогда. А некоторое время спустя он понял, что для интима в любой момент можно найти безотказную коллегу. Вскоре секс на работе стал для него привычным делом. Он был симпатичным, хорошо сложенным молодым блондином, с крепким прямым носом, широкими бровями и трогательной ямочкой на подбородке, и без труда заводил вялотекущие романы с медсёстрами, а однажды он сблизился со статной и весьма горячей, любящей жёсткий секс пожилой дамой, хирургом. Они встречались лет пять, пока она не ушла на пенсию, и не уехала с мужем в Вильнюс.
Как ни странно, после того, как Яков начал изменять жене, его отношения с Риной потеплели. Всегда уставшая, каждый вечер норовившая отказаться от близости чтобы поспать подольше, она радовалась тому, что муж стал менее навязчивым, зато более спокойным и внимательным. Ей и в голову не могло придти, что её закомплексованный Яша изменяет ей. А он играл с Риной, как кошка с мышью, и наслаждался её наивностью, невинно целуя жену в макушку – этого маленького проявления нежности ей хватало, чтобы поверить в то, что муж её любит.
Яков знал женщин, можно сказать, изнутри. Он помнил их виноватый, подавленный вид и взволнованный взгляд до аборта, и каждый раз поражался какой-то дерзкой, злой весёлости и неистовой дурашливости после того, как они отходили от наркоза. В женщинах, избавившихся от ребёнка, появлялось что-то новое, неведомое, необъяснимое. Звериное. Бесстрашие, безжалостность, что-то ещё, чего нельзя передать словами. Он чувствовал, что женщина, пройдя через аборт, безвозвратно утрачивала что-то чисто женское, нежное, словно вместе с сердцем плода он вынимал из лона несостоявшейся матери её сердце. Особенно отчетливо он наблюдал эту метаморфозу у женщин, переживших первый аборт.
Его многолетний роман с Эмили не был похож на беззаботные, ничего не значащие отношения с другими женщинами. Эмилия расслабляла его не только физически, но и душевно. С ней можно