деньги за монитор сам назад отдаст!»
Она нацепила на себя розовый пеньюар, вылила сверху флакон палёной польской «Шанели», натёрла всё, до чего сумела дотянуться, корицей молотой четыре пятьдесят за пакетик, зажгла индийские палочки над софой, доставшейся ей по случаю в комиссионном магазине и скрипевшей при каждом нажатии Пашечкиных куртуазных ягодиц, и в позе царицы Савской вплыла, а вернее, протиснулась на кухню.
От запахов, не свойственных Митинскому рынку, интеллигент открыл глаза, снова закрыл и так четыре раза. Затем он помотал головой и тихим голосом человека, очутившегося на другой планете, спросил: «Где это я?»
Пашечка подумала, что она произвела неизгладимое впечатление на добытого ею мужчину, и в её голове закрутились скоромные мысли: а вдруг этот малый, чьё лицо так обезображено интеллектом, что смотреть больно, читал не только специальную литературу, а ещё и в Кама-Сутру в детстве под одеялом заглядывал?
И она надвинула своё трепещущее тело на бедолагу, сидящего на табуреточке, скрестив дрожащие голени в брюках в трогательную клеточку, и утробно проворковала: « Мужчина, давайте я Вам чаю согрею!»
При первых же звуках Пашечкиного голоса лицо интеллигента дрогнуло и жалобно скривилось, так как в одно мгновение в его мозгу пронеслась вся его предыдущая жизнь и стоп-кадром остановилась на том самом месте, когда маленьким мальчиком он, кaтaясь на трёхколёсном велосипеде, врезался в асфальтовый каток.
«Тогда обошлось, слава Богу, – мелькнуло в его мозгу, – а сейчас может плохо кончиться!» И, произведя рекогносцировку на местности, где выход наружу был перекрыт розовым чудом, грудь которого нависала над его тщедушным телом, как лавина в горах Кавказа над Баксанским ущельем, он быстро плюхнулся с табурета на пол, развернулся на четвереньках на сто восемьдесят градусов, отполз к окну, подпрыгнул и всем телом навалился на раму. Веса его тела не хватило, чтобы выдавить стекло.
Красная Пашечка злорадно засмеялась и двинулась к беглецу, растопырив свои колбасные руки, но в это время её могутная грудь вывалилась из пеньюара. Пока она закидывала её за спину, интеллигенту хватило времени повернуть обе oкoнные ручки и выпрыгнуть наружу, при этом один туфель соскочил с его ноги и остался на подоконнике Пашечкиной кухни.
«Вобля, – филологическо-истерически подумала Пашечка, – а деньги? Вот так живёшь-живёшь, надеешься-надеешься на чужую порядочность, а твои надежды просто вылетают в окно и даже спасибо не говорят! В прошлый раз слесарь-сантехник плёл тут что-то про троих детей, но ведь уступил жизни порадоваться и денег за сливной бачок не принял!» Она печально взяла двумя пальцами ботинок продавца мониторов и свесилась вниз со своего второго этажа.
Внизу никого не было. «А я бы его так полюбила, – думала поэтесса, – как яичко пасхальное. Завернула бы в чистую тряпочку, подкормила бы сальцем…», – и, пока крупная,