эта трескотня стихла…
– …мне нужна идея! Хоть что-то! Вся голова забита только этим! Если мы завалим все и сейчас, останется только дешевое порно снимать! Это все – это конец! Можно забыть слово «творчество»! Ну ты разве сам не понимаешь?!
– Я хочу оказаться в другом месте… – непроизвольно вырвалось у Рогова.
– Что?! Ты о чем сейчас вообще?!
Обреченно вздохнув, Рогов неимоверным усилием воли вернулся к теме обсуждения:
– Послушай, я дам тебе идею, но мой материал должен быть уже завтра.
– Что?!
– Ты сейчас что-то про порно говорил? Так вот: сними порно.
– Шутишь?! Думаешь, мне сейчас смешно?!
Опять вздох и терпеливое разъяснение:
– Ты снимешь порно без актеров. Это будет концептуально.
– Без кого?! Дмитрий?..
– А чем ты хуже этого Долгаева? У него был дельфинарий без дельфинов, у тебя фильм для взрослых без взрослых. Без людей вообще. Гарантирую: в этом ты точно будешь самым первым. До такого еще никто не додумался. Идея не занята. Ни намека на плагиат. Памятник при жизни обеспечен.
Судя по тишине в трубке и отсутствию даже малейших попыток перебить, собеседник если не заинтересован, то как минимум сбит с тропы, на которой с маниакальной страстью выискивал следы новой величайшей идеи, и потому можно попытаться вернуть его к более прозаическим делам.
– Великая идея у тебя теперь есть, так что перейдем к нашим скучным делам. Так ты сможешь…
Закончить вопрос Дмитрий не успел. Краем глаза уловил вспышку за окном, столь яркую, что жалюзи не справились: резануло по нервам, будто преграды вовсе не было. А затем…
Затем ничего.
Похоже на сон, который забываешь в первый миг пробуждения.
Вроде бы кто-то насыпал ему полный рот едкой пыли. И он долго отплевывался, а потом еще дольше натужно кашлял. Было такое или сознание шутки шутило? Скорее всего второе.
Было и что-то другое, о чем он потом и вспомнить не мог. Какие-то смутные намеки непонятно на что. Одно можно сказать точно: когда сознание наконец вернуло способность хоть как-то запоминать события, Рогов обнаружил себя лежащим на левом боку. Один глаз оказался под поверхностью снега и ничего не видел, от второго толку было немногим больше, так как он вовсю щурился из-за ослепляющего солнечного света.
Вставать категорически не хотелось. Хотелось опять провалиться в забытье, где ничего не помнишь. И в первую очередь забыть о том, что у человека имеется голова. Потому что болела она дико. Настолько дико, что, окажись рядом палач в черной маске и при окровавленном топоре, Рогов бы молил его об одном: «Рубани меня от всей души по шее! Давай же! Не тяни!»
Говорят, человек не может испытывать сильную боль в нескольких местах одновременно. Но у Рогова это получилось на пять с плюсом: все его тело превратилось в средоточие страданий, и голова являлась не более чем эпицентром нестерпимого