вдруг получится?
– Если производится сглаз или порча, предметы в руках берут на себя остаточную энергию, – услышала я задумчивый голос Фабиана, когда я поднесла кружку ко рту, – Это я так,… к слову.
Сощурившись, я опустила чай на стол. Он смотрел в коридор полностью отвернувшись от окна, странно на него не похоже.
– И как это ты заметил? – не удержалась я от вопроса.
– Если бы ты умела хоть немного скрывать свои эмоции, было бы легче скрыть свои действия. – он вдруг взлетел и приземлился на стол, поглядывая на коридор. – Почему я чувствую, очень темную ауру?
Что же, было глупо надеяться, что он не учует ее письма. Хотя надежда была. Очень правда слабая такая. Но что поделать, верить Арна учила всех и людей, и ведьм. Тьма, что на темной земле была рождена.
– Может… это от письма матушки? – я старалась безразлично пожать плечами.
– Я крайне надеюсь, что ты о своей? – он вновь глянул на коридор.
Мне показалось или он и правда был напуган?
– А твоя ещё жива? Ты же стольких магов пережил! – сколько он там мне говорил их было?
Помощник у меня был с большим стажем. Как говорила Кьяра таких и на пенсию уже не принимают, не то что помощником. Ей попался молчаливый котенок ещё в двенадцать. И хотя Фабиан правда был стар, все же.... Он был единственным помощником, который меня выбрал. Пусть и в шестнадцать лет. Отказаться я не смогла, просто испугалась, что другого помощника не дождусь.
– В том и дело, глупая! Она мертва, – он поднял крылья, – Если бы она нашла способ послать что-то нам, тут даже у эльфа коленки бы затряслись. Но что делает письмо мадам Корнелии на пороге столь скромного жилища?
Я вновь постаралась безразлично пожать плечами, даже поднесла кружку ко рту, но вспомнила о предупреждении и отставила ее подальше. Не хочу знать. Не имею никакого желания читать письмо великой и чудесной мадам Маркези. Вряд ли она пишет, как сильно скучает и хочет меня увидеть. Такие письма не принято посылать у ведьм, даже собственным дочерям. Хотя может, особенно своим дочерям? Не знаю, дочери у меня же нет.
– О, Арна и Одган, дайте ей хоть немного ума и храбрости! – воскликнул Фабиан свою любимую молитву, – Ты хоть понимаешь, что с каждой минутой это письмо набирает силу? Неужели не чувствуешь?
– Она никогда не пишет ничего хорошего. Последний раз она написала, чтобы я не смела идти домой, – я откинулась на стул, – а первый раз она как раз и выгнала меня из дома.
И пусть, что мне исполнилось восемнадцать. Могла бы в лицо сказать, нет же! Записку на тумбочке оставила!
– Свою любимицу Кьяру, как ты говоришь, она выгнала ещё в семнадцать, – вот это напоминание поубавило злости, – а твою старшую сестрицу так ещё в шестнадцать. Не думаешь, что ты засиделась непозволительно долго для темной на шее у матери? До самого поступления! Да где это видано?
– Сам напросился! Будешь сам лететь с письмом в клюве, – я встала, направляясь к двери, – ух, даже пальцем шевелить не стану, чтобы магию использовать