тревогой. – Неужели не придёт?»
Невдалеке оркестр заиграл «Рио-Риту».
С Ритой Пчелинцевой Кузовкин познакомился до войны, в мае. Лучших курсантов, человек двадцать пять, пригласили на бал, и не куда-нибудь, а в МГУ. Вальсам, с тихого попустительства Сёмы, курсантов обучал актёр Иполлитов-Нащёкин, шепелявый и крикливый старикашка, сильно закладывавший за воротник. Старикан был вечно недоволен своими подопечными и все два часа танцевального класса заставлял кружиться с вытянутыми на руках сосновыми табуретами, чем вызывал приступы отчаянного веселья у будущих артиллеристов. В строго размеренной жизни училища танцевальные занятия были главным и единственным развлечением.
Лично для Кузовкина возможность поехать на бал да ещё и в МГУ была как луч света из известной пьесы. Дома порядки были строгие, особенно после смерти отца, мать, будто в раскаяние за совершённое в юности предательство, всё чаще говорила о боге, не в прямую, разумеется, намёками, околичностями, но Кузовкин, парень сообразительный, очень хорошо понимал, что мать имеет в виду. «Она бы с радостью в монастырь ушла, – со свойственной юности максимализмом думал иногда Кузовкин. – Только монастырей сейчас нет, и брата с сестрой куда девать». С той же скучной занудностью она талдычила сыну в год окончания школы: «Не пройдёшь ты с такой анкетой в хороший институт. Придётся в солдатчину, в военные училища всех берут. Ты уж потерпи, сынок, службу эту окаянную, бог поможет, в люди выбьешься».
Вот Кузовкин и терпел, ненавидя до глубины души эту солдафонщину, сальные шуточки однокурсников, простых парней из деревень, коренных москвичей в училище было пересчитать по пальцам одной руки, налегая больше на науки теоретические. Наследственная поповская хитрость подсказывала: это верный способ, чтобы по получению звания направили на штабную должность в какой-нибудь приличный военно-окружной город – Куйбышев или Минск. Хорошо бы, конечно, в Москве остаться, мечтал Кузовкин, только как в Москве без протекции останешься, обязан три года в войсках отслужить. Блядь, злился Кузовкин после очередного изнурительного марш-броска по подмосковным полям, можно подумать, Родину нельзя при штабе защищать. Вообще, о Родине Кузовкин думал редко, что о ней думать, Родина она и есть Родина, она как банный лист, никуда от неё не спрячешься.
Рита Пчелинцева приглянулась Кузовкину сразу. На балу она заметно выделялась среди прочих девушек филфака, высокая, стройная, с огромным шёлковым бантом на шее, и, что особенно впечатлило Кузовкина, характерным интеллигентным выражением лица. Бойкие курсанты предпочитали дивчат попроще, так что конкурентов у Кузовкина не оказалось. Он танцевал с Ритой весь вечер и проводил до её дома на Остоженке. По дороге он самоотверженно выуживал из памяти знания о немецкой культуре, потому что Рита, как выяснилось, специализировалась на германской филологии. Похоже, Рите он тоже нравился, и это предположение расправляло