ни малейшего понятия. Он говорил быстро, откинувшись на спинку стула, закрыв или полузакрыв глаза. Поток слов неудержимо лился в течение нескольких минут, а затем резко, без предупреждения иссяк. Татаров ожидал, что я тотчас же задам свой следующий вопрос. Он был поглощен доказательством того, что принято называть гипотезой Пелерена, топологической теории узлов, которая оставалась недоказанной с тех пор, как в начале двадцатого века ее постулировал великий французский математик Жан-Луи Пелерен.
Я же был не математик, а журналист, внештатный сотрудник научно-популярного журнала. Перед интервью я в меру моих скромных талантов попытался изучить гипотезу, но был плохо подготовлен, чтобы общаться с Татаровым на каком-либо серьезном уровне. Гипотеза Пелерена была загадкой внутри научной дисциплины, которая сама по себе была глубочайшей загадкой для большинства людей. Профессор Татаров, надо отдать ему должное, быстро это почувствовал и по-своему пытался упростить и объяснить то, что он говорил, но его собственный путь был слишком далек от моего. В конце интервью он предложил мне несколько заметок, написанных одним из его учеников, в надежде на то, что они смогут прояснить суть задачи. Я ушел из Института Куранта пристыженный и обескураженный, но при этом испытывал к профессору Татарову определенную симпатию.
Впоследствии мне удалось достаточно точно расшифровать запись того, что сказал Татаров, чтобы интервью имело смысл, смысл, возможно, чересчур упрощенный для других математиков, зато понятный рядовому читателю. После выхода материала сам профессор Татаров не жаловался на ошибки, но, судя по ряду язвительных комментариев, сделанных им в ходе интервью о журнале, в котором я работал, я предположил, что, вероятно, он просто не прочел статью. Тем не менее благодаря этому интервью моя карьера научного корреспондента получила некоторый вотум доверия, и несколько недель спустя общенациональный журнал предложил мне контракт на постоянную работу. Этим я был обязан профессору Татарову.
В кратком радионекрологе также упоминался еще один случай, когда Татаров привлек внимание широкой публики. Он был номинирован на медаль Филдса и пытался отказаться от нее, но после уговоров и давления со стороны коллег передумал и принял награду. Примерно через год он выиграл премию Клэя и вновь попытался отказаться от награды, но снова уступил дружеским уговорам коллег. Позже ходили слухи, что он был в числе номинантов на Нобелевскую премию, хотя отдельной Нобелевской премии для математиков нет. У него также взяли телеинтервью.
Первые вопросы были о его исчезновении в 2006 году, но он не стал на них отвечать. Его спросили, почему он все время отказывался от самых престижных наград на своем академическом поприще. Его засыпали вопросами, примет ли он Нобелевскую премию, если вдруг ее ему присудят.
Профессора Татарова взбесили настойчивые расспросы, и ответы его стали расплывчатыми и бессвязными. Его внешний вид – всклокоченные волосы, голубые навыкате