ювелиры трудятся день и ночь. Через полгода, говорят, поставили бы какой положено – в полный рост, с брелоком от мерседеса, чин чинарем. А потом на меня накинулись – обманул, типа. Чье, сука, тело подсунул? Ответишь! Ну все, думаю, хана. Сейчас здесь и закопают. Но Вася Гнедой заступился, сказал – парень отработает творчеством в ресторане, когда воскрешение будем праздновать.
– Гады! – выругался Костя.
– А шляпа с плащом у тебя откуда? – спросила я.
– Гнедой подарил. За «Кольщика».
Но на этом история не закончилась. Оставался еще один день Костиной увольнительной. И мы снова заночевали в морге. А утром пришла старушка – небольшого росточка, сморщенное худое лицо, стоптанные туфли. Всё платком глаза вытирала. Попросила выдать ей сына – Сережу, чтобы похоронить. Оказалось, это тот самый Сергей Ивашечкин, которого отдали браткам вместо Васи Гнедого.
– Что ж вы так долго не забирали, бабуля? – возмутился Муха. – Морг не может так долго хранить тела. Не положено.
– Ладно, ладно. Пойдемте чаю попьем. Устали, наверное? – Я бросила выразительный взгляд на Муху.
И, приобняв старушку, отвела ее в санитарную.
– Я чего ж, ребяты, не приходила… – Старушка сокрушенно качала головой, прихлебывая чай из кружки. – Болела я. Так-то.
Генка вздохнул и отправился в угол, к печатной машинке. Застучали клавиши.
– Это ничего, – сказал вдруг ободряюще Костя, присев на табурет рядом со старушкой. – Ничего страшного. Вы только не волнуйтесь. Похоронили мы вашего Сережу. Хорошо похоронили, по-богатому.
Генка перестал печатать.
– Покажем могилку, а? – продолжил Костя, обращаясь к Мухе.
На кладбище мы отправились все, кроме Генки, – кому-то надо было остаться на хозяйстве, то есть в морге. Могила была большая, с шикарной кованой оградой. Вдоль ограды – много венков с атласными лентами. Стояла тихая ясная погода. Только птицы вдалеке перекликались, перелетая с дерева на дерево. Хорошо, что памятник временный, подумалось мне, без надписи.
– Здесь ваш Сережа и упокоился, – произнес Костя, пихнув Муху локтем в бок.
– Да-да, здесь, – поспешил подтвердить Муха.
Старушка несколько раз перекрестилась, вытерла платком глаза. Посмотрела снизу вверх на высокий памятник – бюст на дощатом постаменте – и говорит:
– Ну вылитый Сережа! Ой, спасибо, ребяты! Ой, спасибо, – заблагодарила она.
И, снова взглянув на здоровенный памятник, добавила:
– Только лучше бы крест…
Вскоре Муху позвали «отрабатывать творчеством» на посиделках братков в ресторане. Всю ночь прохрипел под гитару, даже голоса на время лишился.
Братки были довольны, совали ему доллары. Но Муха денег не взял. Попросил место на кладбище переписать на мать Сергея Ивашечкина. И крест вместо памятника поставить. Сказал, что будет на их вечерах пахать, как раб на галерах. Братки прониклись и согласились.
Тем же летом, по окончании военно-морского училища, Костю отправили служить на Северный флот. На