многим сеньорам в приобретении земель и что благодаря ему этот край начал обогащаться. И Клеменция, не представлявшая себе, что такое венсеннская зима, не смела теперь признаться, что предпочла бы снова переехать в Париж. Но ей не хотелось обмануть чаяния всех этих людей, которые вошли в расходы, лишь бы жить в ее близости.
И впрямь король осыпал ее благодеяниями! Дня не проходило, чтобы он не приносил ей нового подарка, так что она иной раз даже смущалась.
– Я хочу, душенька, – твердил Людовик, – чтобы вы могли затмить всех дам на свете.
Но разве ей так уж необходимы три золотые короны: одна – украшенная десятью огромными рубинами, другая – с четырьмя большими и шестнадцатью мелкими изумрудами и с двумя дюжинами жемчужин и третья – тоже с жемчугом, тоже с изумрудами и тоже с рубинами?
Для стола Людовик купил ей дюжину червленых кубков с эмалью, украшенных гербами Франции и Венгрии… И так как она была глубоко верующей, а он восхищался ее религиозностью, то преподнес ей ценный ковчежец, за который уплатил восемьсот ливров, – с изображением честного Креста Господня. С ее стороны было бы непростительно обескураживать великодушные порывы супруга, сказать ему, например, что с таким же успехом можно творить молитву где-нибудь в саду и что самая прекрасная чаша в мире вопреки всем ухищрениям искусных ювелиров, всем королевским богатствам – это солнце, какое блещет у них на Средиземноморье.
В прошлом месяце Людовик сделал ей еще дар – земли, которые она даже не успела посетить: дома и замки в Маневилле, Эбикуре, Сен-Дени-де-Фермане, Варде и Дампьере, а также Леонские и Брейские леса{14}.
– К чему, милый мой государь, – сказала она ему тогда, – вы отказываетесь от стольких угодий в мою пользу, ведь я только ваша служанка и могу пользоваться всеми этими благами лишь через вас.
– Вовсе ни от чего я не отказываюсь, – возразил Людовик. – Все эти сеньории принадлежали Мариньи, у которого я отобрал их через суд и могу ими распоряжаться, как мне заблагорассудится. Я хочу, если со мной случится беда, чтобы вы остались самой богатой дамой во всем королевстве.
И хотя ей была неприятна даже мысль наследовать имущество повешенного, могла ли она отказаться от этого дара – дара любви; и о любви этой по настоянию Людовика было объявлено в дарственной записи:
«Мы, Людовик Х, милостью божьей король Франции и Наварры, доводим до сведения живущих ныне и будущих поколений, что мы, принимая во внимание радостное и приятное общение, каковым дарит нас смиренно и прелюбезно Клеменция, в силу чего она и заслуживает нашего сердечного дара…»
Можно ли с большей деликатностью сказать о своих чувствах в государственном документе? И вдобавок он дал ей в собственность дома в Корбейе и Фонтенбло. Казалось, каждая ночь, проведенная с ней, стоила замка. О, да! Мессир Людовик сильно ее любит. Ни разу в ее