нужна «новая кровь». А на «счастье» должна клюнуть молодежь, а то эти дамы бальзаковского возраста как-то туговато идут в тренингах, не хотят меняться, портят нам статистику.
– Ты это… не грузи про возраст, нам самим-то помнишь сколько? – Альбина подошла к зеркалу, и боковой свет предательски подсветил слегка опавший овал и намек на борозды от носа к губам. Морщины были истреблены усилиями косметолога, но закон тяготения побеждал инъекции коллагена, к тому же вечный выбор «лицо или фигура» у Альбины всегда совершался в сторону фигуры, а значит, постоянное похудение не помогало лицу выглядеть молодым и свежим. Но правая щека! Совершенно красная! – Черт! Вот же хрень какая!
– Случилось что? – Карина удивилась внезапной смене настроения всегда такой уверенной начальницы.
– Мне кажется, я обгорела на солнце. Вот же черт! Отменяй на завтра фотосессию, я к вечеру буду красная как рак. Вот же хрень, уснула на солнце, – Альбина уже судорожно искала в сумке пантенол – без большого запаса лекарств она никогда не выезжала за границу. – Все, пока, разбирайся там.
Пантенол нашелся, она подскочила к зеркалу и оставила снежные сугробы на покрасневшей коже в надежде, что не слишком поздно. В детстве она часто обгорала: пьющую мать не сильно заботило, в чем ее дочь бегает на улицах их южного городка – пыльного, бедного из-за закрывшегося в перестройку завода. Кожа у Альбины всегда была бледная с синими прожилками вен, «вся в твоего папашку – шведа обдолбанного». В их дворе дети уже к середине мая были с золотистыми ручками и ножками, и загар их, к лету становившийся крепко шоколадным, потом не сходил до конца всю зиму. Она же почти все время была бледной, со светлыми ресницами, светло-русыми, невыразительного цвета тонкими волосами. Враги, каких у нее было немало, называли ее «молью», что было вдвойне обидно, потому что она знала, что если она и бабочка, то уж точно какой-нибудь экзотический махаон, ну никак не моль! Завистливые букашки города Т* просто неспособны были понять ее истинную сущность.
Поэтому, конечно, она всегда хотела загореть, и загореть красиво, но вместо этого кожа на ее худеньких детских плечиках быстро краснела на майском солнце и часто шла пузырями, отчего к вечеру ей становилось страшно зябко, пузыри чесались и лопались, и сердобольная соседка, причитая и охая, поутру смазывала обожженные места сметаной и все приговаривала: «Ты ж беляночка, тебе на солнце нельзя, хоть панамку на голову надевай, а то ж тебя солнечный удар хватит! И куда только твоя мать смотрит?!» Но они обе знали, куда смотрит ее мать. Та смотрела лишь на дно бутылки, и беспокоило ее только одно – достаточно ли в бутылке утешительного.
– Я могла бы быть очень популярной актрисой, меня ведь даже в Щуку взяли. Кабы не твой папашка, будь он неладен, я сейчас бы снималась в этих дурацких сериалах, а не смотрела бы их в этой убогой дыре! – Альбина знала, что лучше успеть убежать на улицу, пока ее действительно красивая мать не перешла на визг и не стала швыряться тяжелыми предметами: синяк и