о женщине, с которой жил отец Зои. Хотя упоминать-то и не о чем. Она сновала туда-сюда, колыхая толстой задницей, не находила себе место дольше, чем на две минуты, бурчала и ворчала. Общих детей у них не было. Таким образом у меня, как единственного Зоиного брата, больше не существовало конкурентов.
Глядя на её отца, меня не покидала мысль, до чего же глупо и бесполезно мы живём. Мы – то есть, многие. В том числе и я. Топчемся, маемся, нарезаем круги, а по факту – никуда не стремимся и ничего не создаём, просто передвигаем себя с места на место, как шкаф. Шкаф, полный хлама, заросший паутинами. Шкаф, до которого никому нет дела. Разве что мышам – чтобы было, что жрать.
Когда эти двое пожилых людей вступили в важнейший диалог о том, достаточно ли солёных огурцов в холодильнике, или нужно достать новую банку из погреба, – Зоя повернулась ко мне и заулыбалась, нашёптывая:
– Вот придумали, а? Скоро свежие огурцы будут, поэтому надо скорей дожевать запасы солёных!
Я хмыкнул в ответ, и тогда Зоя, поняв, что огурцы мне интересны примерно так же, как и ей, продолжила:
– Давай останемся? Давай? Только до завтра. А потом домой. Ни одна барышня в городе не умрёт же от тоски по тебе всего за один вечер?
Засмеялся, поковырял её за плечи и кивнул:
– Конечно!
Утро было вялым и тоскливым. Соскребая себя с дивана, я первым делом вспомнил про что? Правильно, про огурцы. И ту жижу, в которой они, кажется, плавали. Голова болела. Тогда я категорически не умел пить. Хотя было бы враньём сказать, что умею сейчас.
За окном, в огороде копалась фигура женщины. Сожительницы Зоиного отца. Я натянул на себя штаны с футболкой и отправился на кухню. Но едва вышел за дверь комнаты, как услышал разговор. И на цыпочках, почти не дыша, пошёл к нему навстречу. Зоя и отец сидели за столом, оба боком ко мне, разглядывая свои пальцы, как сговорившись. Зоин голос я слышал чаще. Хмыкая, шмыгая, временами переходя на шёпот, она что-то доказывала. Но делала это так отрешённо и холодно, будто и доказывать нечего, будто все теоремы давно разгаданы, и ей остаётся просто продиктовать ответы. По обрывкам и полуфразам я понял, что речь идёт о её детстве, в котором не стало отца, и о юности, в которой он также не появился. Отец не возражал и не объяснял, он просто рассказывал, какой невозможной оказалась жизнь.
Подленько подслушав чужой разговор, я тут же испытал на себе всю силу небесной кары – мне резко захотелось отлить, так, что я еле добежал до места назначения, находящегося во дворе. Вернувшись, на кухне уже никого не застал, и спокойно вылил в своё горло огуречный рассол.
Вот так, вместе, мы и провели лето.
В конце августа Зоя уехала. Видимо, это станет нашим прощальным ритуалом – гулять ночью по городу и молчать.
Всю осень мы активно переписывались и перезванивались. Зоя занялась репетиторством – стала учить старшеклассников логарифмам и прочей алгебре. А также продолжала активно заниматься танцевальной самодеятельностью и получала от этого невероятные порции позитива. После её отъезда я также вернулся к тому,