головы вытекала, обильно заливая земляной пол. Тихон смотрел на это, оцепенело покачивая головой.
У Митрича с лица лоскутьями была содрана кожа, и кровь капала на пол.
– Курва… Вот же курва подколодная, – приговаривал он, тряся головой.
– Иди, Митрич, подивись,– вдруг сказал Тихон. – Дарья, баба навродь с виду лядащая, а кровищи, что у твоего хряка…Глянь, сколько натекло.
Митрич подскочил и с размаху ударил его по лицу.
– Чего дивись, сучара? Ухайдакал девку и дивись! Крови не видел? Заметив, что парень смотрит на ее ноги, он прошипел:– Что, бабы голой не видал, сопляк? Так возьми приголубь, пока теплая!
От этих слов Тихона передернуло, но он пришел в себя.
– Давай, ищи, за чем пришли! Не хрена рассусоливать! – рявкнул Митрич и начал судорожно переворачивать весь нехитрый скарб. Прошло около получаса, они умаялись и сели передохнуть, на мертвое тело уже никто не обращал внимания. Тихон перевязал раненую днем руку, которая вновь закровила. Он сидел напротив печи, и вдруг его взгляд упал на чугунки, аккуратно стоявшие на полке.
– Смотри,– сказал он. – Все чугунки закопченные, а один – чистый, не пользованный, у нас в лабазе таких не продавали… издалека чугунок.
Митрич метнулся к печи, схватил его и застыл: чугунок был необычайно тяжел. Сняв с него крышку и заглянув внутрь, он с придыханием произнес:
– Слава тебе, Господи! Есть хабар5. Таперича петушка в хату и геть отседова!
Сноровисто расплескав по горнице керосин, Митрич достал из печки уголек, запалил от него бумажку, бросил ее на пол, взял Тихона за рукав и выволок на улицу.
***
В ночном тумане над станицей разнесся протяжный звон колокола. Истошный голос, не переставая, на одной ноте вопил:
– Пожар…пожар! Ратуйте, православные! – Полуодетые станичники с ведрами бежали к горящему дому Дарьи.
Женщина средних лет из-за плетня крикнула пробегающему парню с ведром:
– Петро, где горит-то?
– Дарьина хата!
–Это Авдея-то женки? – не отставала она.
– Да, – прокричал хлопец, не оборачиваясь.
***
Пробравшись дворами к Митричу, при свете семилинейной лампы они высыпали содержимое чугунка на стол и остолбенели. Бедная хата озарилась невиданным светом камней и тусклым блеском золота.
– Фунта два, однако, будет! – Ошарашено произнес Митрич. – Откуда у нее это?
– Может, от бабки осталось? Она вроде молоком и яйцами на рынке торговала.
–Нет, – задумчиво ответил Митрич. – Эти цацки городские… из богатых домов, здесь три наши станицы на корню купить можно… Сейчас это надо сховать, и не в хате, а в другом месте, подождать, пока все уляжется, а потом думать, как все сбагрить. Здесь каин6 нужен серьезный, который по рыжью7 и каменьям ходит.
– Долго ждать-то надо? – спросил Тихон.
– Может, год, а, может, и два, – ответил Митрич, любуясь игрой света на гранях крупного сапфира.
– А