слишком известна, чтобы называть ее, – снова пошутил мужчина, смеясь. – Поэтому зовите меня просто Иваном Петровичем.
– Хорошо. Иван Петрович, скажите, пожалуйста, когда прекратится это безобразие… я имею в виду шашлык… точнее то, что вы называете шашлыком?
– Мой шашлык? – Иван Петрович округлил глаза и непроизвольно покосился на дымящийся мангал позади себя. – Он только начался, а что?
– Видите ли, Иван Петрович, то, что приятно вам одному, может доставлять дискомфорт всем окружающим вас людям.
– О! Я как раз знаю отличное средство от дискомфорта, – доверительно поделился Иван Петрович, – детская присыпка отлично помогает от дискомфорта в любых местах. Я и сам пользуюсь, и жена моя…
– Я говорю вам о том, что шашлык крайне вреден для здоровья, – заученно произнес Ляпин назидательным тоном, перекрывая смех. – Канцерогены, образующиеся при попадании жира на угли, провоцируют онкологические заболевания не только у тех, кто ест это, прямо скажем, сомнительно прожаренное мясо. Эти крайне вредные вещества также наносят непоправимый урон здоровью и окружающим людям.
Иван Петрович обернулся и громко выкрикнул:
– Мань, ты что, заставляла кого-то есть наш шашлык?
Из-за угла дома показалась дородная женщина с вытянутым лицом, обвислыми щеками, скошенным подбородком и задранным носом-пятачком. Она одарила Ляпина критическим взглядом и без малейшей заминки ответила:
– Ага, а когда отказались, то заталкивала в рот насильно.
Оба супруга дружно загоготали во все горло:
– «Ха-ха-ха!»
Глядя на своих новых соседей, Ивана Петровича и Марию Сергеевну Вась-Васькиных, приличных с виду людей, Ляпин остро осознал, что эти двое смеются вовсе не над плоской шуткой, а над ним самим. Но как можно насмехаться над тем, кто несет добро? Кто способен на такую низость? Только глубоко невежественный человек.
– А может, наш заботливый председатель имеет в виду ребятню? – продолжал измываться над ним Иван Петрович.
– Де-ети-и! – громко позвала Мария Сергеевна, повернувшись в сторону сада.
Ляпин неприязненно поморщился. Слова сыпались из ртов Вась-Васькиных, как козий горох из задницы животного. На каждую остроту они ржали, как лошади от противоглистной клизмы, хотя юмора в том не было и в помине, лишь злая насмешка слышалась буквально в каждом слове.
Из-за дома, вразвалку, вышли двое ребятишек. У обоих в руках было по шампуру жареного мяса, их щеки были оттянуты, а рты перепачканы, и они безостановочно жевали.
– Максимилиан, Валериана, – обратился к ним Иван Петрович, давясь от смеха, – вы никого не подкармливали шашлыком?
– Да, пап, – охотно согласилась белобрысая Валериана, – но кошка его есть не стала…
– И собачка, – громко чавкая, вставил конопатый Максимилиан.
– …Поэтому мы отдали его дяде с тетей с соседнего участка, – продолжала Валериана.
– Они еще сказали, какие мы хорошие и добрые детки, – поддержал сестру Максимилиан.
– «Ха-ха-ха!» – взрыв