с чужаком и безумцем, даже если тебя похитят. Будь спокойна – я всё решу и приду на помощь. Ты же Голдман.
Пригубляю и киваю. Благодарю отца и в спешке покидаю кабинет. Спускаюсь на первый этаж, наблюдая скачущую чёрную мышку по имени Миринда. Интересуюсь причиной активности и слышу: скоро прибудет мать, велела накрыть обед.
– Чем это пахнет? – спрашиваю я.
– Морепродукты, мисс Голдман.
Какая мерзость! Каждому в доме известно, что я употребляю в пищу только растительные продукты, исключая из рациона продукты животного происхождения, в особенности мясо (всё равно это синтетическое барахло было выращено в лаборатории и не несло организму никакой пользы).
– Может, останетесь на обед, мисс Голдман?
– Воздержусь, – отвечаю я. – Сами чмокайте щупальца.
Миринда удерживает улыбку: не терплю, когда люди улыбаются в неположенное время и в неположенном месте. Дом семьи Голдман – работа, а не потешный двор. Работай.
Велю позаботиться об ужине для меня.
– Будет исполнено, мисс Голдман, – кланяется женщина и наблюдает, как я ухожу в коридор.
Даже переодеваться не буду. Всё равно Ирис дальше её длинного носа не видит: не заметит, что я в форме Академии. Ирис вообще мало что замечает из происходящего вокруг, не будь на мостах перегородок, она бы оступилась и улетела в Острог. Там ей, впрочем, и место. Я же всегда за всем наблюдала и наблюдаю. Не будь перегородок, не растерялась бы и спокойно прошла. Но я не хожу пешком. Мосты – удел бедняков. Удел недостойных. Удел простых. А я Голдман.
Заранее надеваю маску на лицо и ожидаю служащую, должную подать верхнюю одежду. Повышаю голос:
– В чём твоя проблема, Миринда? Я желаю одеться, а не ждать, пока ты вспомнишь, в какой последовательности лежат десертные ложки.
Женщина прибегает на зов и достаёт из гардеробной пальто.
– Ради всего святого, простите меня, мисс Голдман, – лепечет женщина, помогая попасть в рукава. – Я задержалась на кухне, простите.
– Ради всего святого, – передразнивая, фыркаю я. – Где ты нашла здесь что-то святое, дрянь? Что за слово вообще? Ты в своём уме?
Резво оборачиваюсь и готовлюсь прошипеть ещё что-нибудь ядовитое, но служащая съёживается и повинно опускает глаза. Неужели ловит себя на мысли, что я могу ударить? Её?! Не стану трогать эту…
– Кара? – режет голос за спиной – пронзительный, острый, хлёсткий. Как сама его обладательница. – Я слышала твои крики с улицы. Никогда не хотела податься в хористки?
Встречая мать взглядом, испускаю подобие смешка. Хористки, как забавно (нет)! Раньше (того не могла наблюдать ни я, ни мать, ни её мать) эти святоши выползали из Острога (условно – Южного района) и утверждали, что они посланницы бога, а нам следует принять их. Вот только Боги – мы, Создатели – мы, и, что неудивительно, не помнится, как мы кого-то посылали.
Мать проплывает мимо – словно туман над вечерним крыльцом. И говорит:
– Миринда, ты забыла, где находится дверь? Почему не встречаешь?
Удивляюсь,