и пропагандой?
Анастасия ничего не поняла из его слов.
– Я не знаю.
Жандарм посмотрел на неё.
– Это его ребёнок?
– Это наша дочь Лиза.
– Анастасия Фёдоровна, в ваших интересах рассказать нам всë. Подумайте о ребёнке. Ваш муж печатал в своей типографии листовки?
Девушка чуть не плакала от страха.
– Но я правда не знаю. Он вëл все дела, я никогда не интересовалась его типографией.
Допрос длился два часа. Лиза проголодалась и расплакалась. Ничего не добившись от Анастасии, жандарм сказал:
– Госпожа Нечаева, до суда ваш муж будет заключëн в тюрьму. Вам запрещается выезжать из города и принимать дома кого бы то ни было из друзей и родственников. Это понятно?
– Да, – прошептала Анастасия.
– Вы можете идти.
После обеда к Анастасии зашёл ещё один жандарм и вручил ей уведомление о том, что типография Нечаева Петра Константиновича конфискована без права восстановления собственности. Она спросила, можно ли навестить мужа в тюрьме.
– Не могу знать, сударыня.
На следующий день она снова решила сходить в жандармерию, чтобы узнать хоть что-то о Пете. Выглянув из окна, девушка увидела стоящего на углу улицы жандарма и смотревшего, как ей показалось, прямо на неё. Анастасия в ужасе отпрянула от окна и задëрнула штору. Лишь ещё один день спустя она набралась храбрости и, одев Лизу, вышла с ней на улицу.
Анастасия направилась к жандармерии, её наблюдатель последовал за ней. «Они думают, что я что-то знаю. Меня расспрашивали о типографии, значит там они ничего не нашли. Видимо, Петя приносил всё домой или сразу отдавал кому-нибудь».
Женщина крепко прижимала к себе дочку, думая о том, от скольких же ещё опасностей ей придётся защищать малышку.
Свидания с мужем Анастасии удалось добиться только спустя месяц. Пётр похудел и осунулся, но не выглядел удручëнным или сломленным. Они сидели в узкой тëмной комнате, разделённые решёткой, жандарм стоял позади Пети и безразлично глядел перед собой.
– Настенька, как я счастлив видеть тебя наконец, – улыбаясь, говорил муж. – Как ты? Лизонька где?
– С ней нельзя было, я её в ясли отдала, для рабочих, там бесплатно.
Пётр сразу сделался серьёзным.
– Ничего, Настенька, ничего. Ты держись, милая. Лизоньку от меня поцелуй.
Через неделю состоялся суд, и Петра приговорили к пятнадцати годам ссылки в Сибирь, в Иркутск. Его отпустили на одну ночь домой, чтобы собраться. Лиза уже спала, и Пётр долго стоял у кроватки и смотрел на неё. Они проговорили всю ночь, занимались любовью, снова говорили, говорили.
– Я приеду к тебе, Петя. Как доберëшься, сразу же вышли адрес.
– Нет, Настенька, Лизонька ещё слишком мала для такой дороги.
– Я приеду к тебе, Петя.
На следующее утро за Петром пришли, Анастасия сунула ему собранный накануне узелок, и его увели. «Белая дорога», – вспомнила она.
В Сосновке