не позволим ему войти. Это понятно?
Тот, другой, подпоясанный кушаком, сказал ласково:
– Иди подобру-поздорову, барин. Сказали же тебе: нет Джафранки.
– Передайте ей, что я приходил, – только и смог произнести Фёдор, потом повернулся и, не замечая луж под ногами, побрëл к роще.
На следующее утро одинокая мужская фигура в расстëгнутом кафтане и мокрых сапогах долго стояла на лугу под пригорком, где ещё вчера был раскинут табор. На земле осталось много следов от колёс кибиток и телег, сырая прошлогодняя трава была сильно примята, место недавно потушенного костра было заботливо присыпано землëй. Постояв так ещё немного, мужчина медленно пошёл прочь, но не к роще, а в сторону леса, к охотничьему домику.
Барина искали всей деревней, с фонарями и собаками, прочëсывая каждый уголок парка, рощи и леса. Нашли его в охотничьем домике, на постели, в грязном расстëгнутом кафтане, в горячечном бреду. На полу у кровати валялась пустая бутылка из-под бренди.
Фёдора погрузили на телегу и привезли в усадьбу. Сразу же послали за лекарем, который прописал давать барину микстуру каждые два часа и делать примочки из уксуса. У постели всю ночь дежурила Серафима, оставив малышей Прасковье. Семён бегал взад и вперёд, меняя уксусную воду для примочек, таская одеяла, подушки, дрова для камина. Под утро Фёдор очнулся.
– Семён, – прохрипел он, – пить.
Семён подбежал с кружкой воды, Серафима подняла барину голову и поднесла к его пересохшим от жара губам кружку. Фёдор стал пить маленькими глотками, едва переводя дух от слабости. Наконец, напившись, откинулся на подушки. Семён принялся причитать:
– Да виданное ли это дело, батюшка Фёдор Аркадьевич, ночью по лесу шастать полураздетому, а потом в охотничьем домике бренди пить! Поглядите-ка, простыли-то как! Да был бы жив батюшка Аркадий Тимофеевич, царствие ему небесное, он бы мне голову снëс начисто!
Фёдор снова закрыл глаза. Он очень устал, а от причитаний Семёна у него разболелась голова. Он не помнил, как оказался в охотничьем домике, не помнил, как пил. Вспомнил лишь, как утром после бессонной ночи пришёл на то место, где стоял табор, и не нашёл там никого. А ещё он помнил Джафранку. Теперь он понял: она околдовала его.
Да, страсть была, да такая, какой в жизни своей Фёдор не испытывал. Но она исчезла, как только исчезла Джафранка. И теперь Фёдор лежал больной и разбитый, с жестокой простудой, которую он подхватил, расхаживая по лесу в расстëгнутом кафтане. Нет, он не держал на неё зла. Фёдор знал, что никогда её не забудет, но эти воспоминания не будут жечь ему сердце.
Глава 4. Утренняя находка
Табор стоял километрах в ста пятидесяти от Сосновки. Цыгане объехали несколько деревень, и в каждой из них для кого-нибудь да находилась работа – от пахоты до сенокоса. Был июль, и табор остановился недалеко от деревни Слободки, раскинув шатры над извилистой рекой, рядом с еловым лесом.
Вечером решили устроить