Здравствуй… Ваня!.. Ва-анечка!..
Но он, по обычаю, толком не разглядел и не расслышал меня. Конечно, я и не рассчитывала на какой бы там ни было, пусть даже самый скромный приём и сюрприз. Да и где ему – верзиле и великану с густыми и как смоль чёрными, курчаво вьющимися волосами, на меня, такую малышку-крупиночку, и взглянуть-то!
Впрочем, я как будто услышала, правда, несколько погодя, что он, вероятно, протянул что-то, что-то даже едва различимое, долгое и весьма значительное, только очень что-то тихое-тихое, чтобы, вероятно, слышно было одной только мне, – своё фирменное, всё примиряющее и многозначительно-пламенное: «Хм-хм». Так что у меня как будто даже что-то и шевельнулось. Однако я маленькая, у меня всё быть может.
Я и в самом деле не слишком вышла ростом. Но нечего делать: заняв своё укромное положение (а я люблю, надо сказать, всяческие уголки да потайные места), и памятуя в душе, и предвкушая заранее долгожданную «встречу» со своею чудо-природою, я, как в праздник, ехала совсем тихая и затаённая, да с весной на сердце.
– Я вот когда на ярмарку катила третьего дня, Ванечка, – всё лепетала неугомонная (уф-ф, окаянная! И моё словечко-то не преминула использовать! Моё исконное, законное имя воспроизвести!). – И вот, Ванечка (уф-ф!), я и подумала: а почему бы мне взять не чёрные, не синие, а вот, скажем, к примеру, светло-малиновые или с рыжевинкой какие брючки? А? Как думаешь? Ныне модно стало выделяться-то!
– Хм, хм, хм, хм, – вторил ей мой любезный Ванюша.
Актриса болтала без умолку. «И чего ей так всё стрекочется-то?» – частенько подумывала я. Ведь вот в молчании самые великие вещи и происходят! В нём несравненно больше преимуществ: сидишь тихо, скромно в машинке, да и, вообще, все счастливы. Воздух напоён чуть ли не гармонией с кузовом. Так ещё немного – и зазвучит где-то что-то глубокое: в ушках ли, в голове ли, под лопатками, не знаю где, толком не разберёшь! Только знаю, что обязательно зазвучит! И что-то очень-очень глубокое, таинственное и проникновенное! Какая-нибудь старинная сюита, пастораль или ария какая-нибудь из моего любимого Баха, к примеру. Тот-то – актриса! Испортит всё, одним словом!
Но и то правда, что я заметила ещё в своём драгоценном такую черту: то иногда закурит мой Ванюша, то вдруг, как закоренелый интеллигент, возьмёт – да и кивнёт, да и вдобавок наградит тебя этим одобряющие-благожелательным «гм-гм». Высокий, высокий человек!
– Выскочка этот мальчишка, – вырывала госпожа уж из другой оперы, – так вот, представь, Вано (она совсем начала забываться! Челюсти мои чуть уж было и не отвисли!). – Так вот, так вот возьмёт – да и настигнет меня! В самой гримёрке-то! И как при-и-и-жмё-ё-ёт, при-и-дви-инет к себе! Что, право, ну и держись! Ха-ха-ха, ха-ха-ха! – вдруг захохотала она во всю свою театральную прыть. Уф, и препротивная же всё-таки оказалась эта чертовка!
Я даже прочла про себя кой-какое заклинание, три раза сплюнула в её сторону и сильно так стукнула своей ладошкой