уделял Олливану достаточно внимания, чтобы тот произвел на него впечатление.
– Олливану все дается легко. Так было всегда. Мы не могли бы быть более разными, чем сейчас.
– Ну и что, – сказала Вайолет. – Ты трудолюбивая! Ты стремишься к лучшему. Это гораздо ценнее, Кассия.
Кукла произнесла ее имя. Кассия и не подозревала, что оно ей известно. Но, как бы то ни было, она ошибалась.
– Но быть трудолюбивым бесполезно, если в итоге ничего не получается. Никто даже не узнает, как усердно ты работал, если не увидит результатов.
– И для тебя это имеет значение?
Вопрос был тяжелым и серьезным.
– Это имеет значение для всех, и если кто-то говорит по-другому, то он лжет. Лжет и все больше разочаровывается в тебе из-за того, что ты не такая одаренная, как брат.
Кукла очень долго молчала.
– Ты говоришь о своей матери.
– Моей матери. Моем отце. Моем дедушке.
Она позволила себе откинуться на кровать и уставилась на нижнюю сторону балдахина, который выбрала Алана: он был полностью розовым.
– Единственное, что они во мне видят, – это то, как сильно я отличаюсь от Олливана. Я не очаровательная. Я не смелая. Я не лидер. И я не одаренный чародей. В нашем роду есть исключительно одаренные чародеи, есть обычные. Но неудачников не было. До меня. Возможно, именно поэтому они послали меня в Камден.
Она добавила последнее замечание как бы между прочим и была встревожена, почувствовав, как сжимается ее сердце.
– Твоя семья отослала тебя прочь?
– Когда мне было пять.
– Пять?
Кассия вздрогнула от тона голоса куклы; резкого и более громкого, чем обычно.
– Твоя семья ожидала, что в пять лет ты проявишь себя как одаренный чародей?
– Олливану было три года, когда он заколдовал музыкальную комнату, чтобы инструменты в ней сами писали и играли симфонии, – отрезала Кассия, уставившись в беспорядок кружев у себя над головой. – Один театрал купил у него права на музыку для пьесы. Торговец из Дорберга. Эту постановку ставят до сих пор.
– Земля и звезды, – пробормотала кукла.
– Совершенно верно.
– Это несправедливо.
– На самом деле для трехлетнего ребенка сумму он получил довольно щедрую.
– Нет, несправедливо то, что они ожидали от тебя. Ты должна быть самой собой.
Казалось, магия внутри куклы достигла своего максимума, и ей было нечего больше сказать.
– Да, ты уже говорила, – пробормотала Кассия, больше для себя, чем для куклы. Она была удивлена, как ей стало грустно оттого, что разговор закончился; что иллюзия того, что есть с кем поговорить, разбилась вдребезги.
– Ты должна быть самой собой, но все хотят, чтобы ты была Олливаном.
Кассия приподнялась на локтях. Кукла не двигалась, и все же казалось, что она смотрит на нее. Возможно, Кассия сдвинула кровать, когда ложилась. Она села еще дальше, и, хотя глаза куклы, казалось, не двигались, она все еще смотрела на нее, как на портрете,