и все, думал я, пока самолет нес меня назад во Флориду. Вот я и получил, что хотел. Я знал и без того, что монстров не бывает, и что видные ученые, монстрологи по специальности, никогда не гонялись за ними по пятам. Дело было вовсе не в дневниках (хотя я и не мог отрицать, что те меня заворожили); дело было в самом Уилле Генри.
Я вновь засел за дневники. Монстров могло и не быть – но вот Лили Бейтс была. В пожелтевших записках лежали погребенными улики, которые могли бы привести меня к Уиллу Генри – к причине, по которой я так стремился его понять. То тут, то там между строк сверкали алмазы фактов – головоломка реальности, переплетшейся с безумием. Его жизнь и эта ее странная хроника требовали объяснения – и теперь я был более, чем когда-либо, тверд в намерении его получить.
Все мы охотники. Все мы монстрологи. Так пишет Уилл Генри ниже, на страницах, что принадлежат его перу. И что касается лично меня – он совершенно прав: чудовище, за которым охочусь я, не так уж и отличается от того, что чуть не погубило его самого – и его наставника.
Пеллинор Уортроп искал свой Святой Грааль; а я ищу мой.
Гейнсвилл, Флорида,
апрель 2011 года.
Больше нет спасения от людей.
Ушли чудовища,
Ушли святые,
Ушла гордость.
Остались только люди.
Книга седьмая
Objet Trouvé[2]
Часть первая
«Крайне опасный яд»
Спустя несколько лет моей службы монстрологу я решился обратиться к нему с мыслью, что показалась мне достойной внимания: записывать, в интересах последующих поколений, наиболее выдающиеся эпизоды из его практики. Безусловно, я вынужден был дождаться сперва, пока его настроение станет чуть получше обычного. Ибо докучать Пеллинору Уортропу в момент, когда его успел настигнуть один из частых приступов меланхолии, было делом небезопасным для моего бренного тела. Однажды, когда я был настолько неопытен, что совершил, на свою беду, подобную ошибку, он запустил мне в голову томом шекспировских трагедий.
Вскоре мне представился случай завести разговор: с дневной почтой пришло письмо от президента Мак-Кинли[3], в котором он выражал Уортропу благодарность за преданную службу Отечеству, а именно – за удовлетворительное разрешение «особого случая в Эдирондексе». Доктор, чье эго было необъятно, как телеса силачей в цирке мистера П. Т. Барнума, трижды прочитал письмо вслух, прежде чем поручить его моей заботе как секретаря. (Да, помимо всего, я был и его секретарем… точнее сказать, служба секретаря также входила в понятие того самого «всего», что составляло мои обязанности.) Ничто, кроме разве что работы, не ободрило бы монстролога лучше, чем похвала от знаменитости; в такие мгновения, казалось, не только возвеселялся его увядающий дух, но и унималась более глубокая, страстная жажда.
– Воистину особый случай, не правда ли? – осведомился я.
– М-м… Да, полагаю, так, – монстролог успел уже погрузиться в свежий выпуск