доктора и вернулся. – Кто пойдет первым?
Они стояли передо мной плечом к плечу, мои прекрасные друзья, и ласково смотрели на меня.
– Вероятно, сначала Нелл, – наконец предложила Ирен. – В конце концов, человек обращался к ней.
Невольно я так резко вскочила, что Люцифер свалился на пол с яростным шипением. На этот звук эхом отозвался из клетки попугай Казанова, но никакой шум не мог заглушить океанского шквала моего внутреннего смятения.
Комната больного всегда напоминает мне всенощную, на которую еще никто не пришел. Печаль от близкого соседства с болезнью, без сомнения, обусловлена моим прошлым дочери священника. С ранних лет я старалась быть полезной отцу и его пастве, и забота о страждущих являлась одним из дел, которое мог выполнять ребенок.
Стоило лишь задернуть шторы при дневном свете и расстелить постель, как наша веселая спаленка наверху приобрела слегка зловещий вид. Керосиновая лампа на комоде струила мягкий свет, которого едва хватало, чтобы различить фигуру лежащего в кровати.
– Он выглядит совсем по-другому, – пробормотала я, на всякий случай держась на расстоянии.
– Восхитительная личность, – произнесла Ирен; в ее голосе затрепетали драматические нотки.
– Как ты можешь судить? Ты ровным счетом ничего о нем не знаешь.
Ее глаза янтарно-карего цвета заискрились.
– Именно это и делает его восхитительным. Теории, дорогая Нелл, завораживают куда больше, чем точная информация. Что ты думаешь о нем сейчас?
– А он не?..
– Очнется? Не могу сказать. На данный момент он спокоен. Можешь изучать его без помех.
– Хорошо бы Годфри был…
– Лучше обойдемся без Годфри.
– Почему?
Ирен бросила на меня испытующий взгляд:
– Возможно, тебе захочется уединения, когда ты выяснишь, кто он такой.
– Ты же здесь, разве нет? И я не хочу уединения, я хочу безопасности. Ты действительно считаешь, что я знаю этого мужчину?
– Нет… пока.
Я демонстративно вздохнула и уставилась на нашего весьма обременительного гостя. Его профиль резко выделялся на белоснежных простынях, будто нарисованный углем на холсте. Даже недомогание не добавило бледности коже чайного цвета. Однако измученные черты лица отличались благородной лепкой, а на голове, освобожденной от тюрбана, обнаружились волосы более светлого, чем борода, каштанового оттенка с сединой на висках.
Подойдя ближе, я поняла, что не могу определить его возраст. Вероятно, из-за чрезвычайной худобы он выглядел старше. Естественно, его кожа так загорела на солнце, что от внешних углов глаз веером пролегли глубокие морщины.
Он застонал, и я так резко отшатнулась, что юбка с шуршанием хлестнула по туфлям, как задернутый театральный занавес по полу сцены. Сердце билось в таком ритме, что я едва не задыхалась.
– Он не кусается, Нелл.