на масло. Сказал, что сможем так запасти некоторое количество. Может, сделать совиные джерки из остатков. Наверное, это были единственные совиные джерки в Техасе. Мы могли бы открыть лавочку и в одночасье разбогатеть.
Я увидел, что его палец снова кровит. И что он не держит вилку в этой руке.
– Она не заживет, да? – сказал я.
Он не ответил.
Либби говорила ему, что он знает, чем лечить порез от серебра, но он ответил, что ему нужны обе руки, чтобы вести машину, спасибочки.
Сова была на вкус как тысяча дохлых мышей.
Через тридцать минут после того, как мы ее съели, нас обоих начало тошнить так, что мы едва успели добраться до задней двери.
– Яд, – выдавил Даррен.
Этот филин попал под опрыскивание на каком-то поле. Или сожрал несколько домовых крыс с мозгами, позеленевшими от отравы. Или он увидел Даррена и проглотил таблетку для самоубийства, как секретный агент.
– Я скажу… скажу Либби, – выкашлял я, и Даррен ожег меня взглядом, сказал, что я, оказывается, бандит, затем улыбнулся и оттолкнул меня. Мне пришлось пролететь дальше, чем он меня толкнул, чтобы не упасть в собственную блевотину. Он так расхохотался, что его снова вывернуло, и от вида этого меня тоже вывернуло еще раз. Когда смог, я выбрал облеванный камень и слабо пнул в его сторону. Даррен сделал вид, что он кегля, и повалился навзничь в траву с раскрытыми глазами, как персонаж из мультика, затем встал, вытирая рот неперевязанной рукой, другой потянулся ко мне, чтобы начать все снова, и, я понимаю, что это тупо, но, если бы я помер от этого яда, ни разу не обратившись, весь в совиных перьях, это было бы очень даже хорошо.
Раз перед ланчем я сидел перед теликом, в животе моем было пусто, как всегда. Так всегда бывает в тринадцать лет, сказала мне Либби. Это не значит, что я превращаюсь, это значит, что я нормальный.
Но она не знала всего.
Даррен лежал на другом диване, мертвый для мира, рот его был открыт, тощая нога лежала на грубой подушке. Большой злой вервольф в натуральном состоянии.
Я мог бы нарисовать ему брови или усы, и, поскольку лампочка в ванной перегорела, он пару дней мог бы этого не замечать, если бы Либби не раскололась. В память моей верной догадки на «Колесе» – «Где мясной пудинг» – я выпустил дугу мочи из задней двери, предупреждая остальных собак держаться подальше. Пусть знают, что не надо им сюда.
Когда мы въехали, под полом кухни жила рысь, в насосной – еноты, в кустах повизгивали койоты.
Как только они почуяли, кто приехал, все нашли себе логовища получше. Даже мыши и крысы поняли, что надо держаться подальше и забыть о лошадях. Псы будут щетинить шерсть на загривке, лаять, предупреждая хозяев, но лошади просто смотрят своими большими глазами. Следят за каждым твоим шагом. И если им не найдется тихого места, чтобы скрыться, они нападают, бьют передними копытами.
Мы у них в крови, догадался я. Или были у них в крови.
Давай, лошадка. Беги.
Я поймаю тебя потом.
Чтобы не дать Либби вцепиться в глотку Даррену,