.

пронесет, – предположил мой наставник.

      – Чета, как будто, в последнее время мы их побаиваться вроде начали – с чего это, а, Николай Васильевич?

      – От Горбатого все идет. Раньше правители были строже: чуть что – авиация на крыло!

      – Ты воевал?

      – Не пришлось.

      – А смог бы?

      – Если прикажут – куда деваться? Турченок вон солдата завалил.

      – Как это?

      – Дезертира искали, местность прочесывали с автоматами наизготовку. Тот в кустах шнырился… Ну, Леха его и… А когда разбираться? Тут – кто кого раньше.

      Сразу с приезда заскочил к дочери. Тещи, слава Богу, не было дома.

      Тома кормила девочку с ложки. Но ребенку не нравилось только рот открывать. И это еще слабо сказано. Она терпеть не могла сидеть сложа руки – их надо было обязательно куда-нибудь задействовать. Но всякий раз, когда мама предлагала ей самостоятельность, ложка неизменно превращалась в катапульту, суп или каша в метательные снаряды, ну а уж кому не повезет – в римских легионеров, осаждающих Настину крепость. Поэтому Тома взяла в свои руки процесс кормления. Ей одного только не хватало – превратить этот полезный и нужный процесс в увлекательное приключение.

      Раздевшись, взял инициативу в свои помытые руки.

      – Ну-ка, черт возьми! я голодный с работы: давай по-братски – ложку мне, две тебе.

      Под шумок сунул Насте ложку в рот – не пустую, конечно.

      – Считать умеешь? Сколько слопала? – покажи на пальцах. Да у тебя и пальцев столько нет. Все хватит объедаться – остальное мое. Что нет? Тебе тоже надо? Ты больше моего слопала и еще хочешь? Где совесть, дочь?

      Под шумок ложка за ложкой – тарелка пуста.

      – Ух я наелся! – похлопал себя по животу. – А ты? Еще хочешь? Да нам тебя не прокормить. Мама, неси добавки.

      Тома не верит:

      – Сам что ли съел?

      – Дочь, нам не верят – пойдем дуться.

      – Ей надо спать.

      – На диван нам можно лечь?

      – Сначала разденься.

      Мне кажется моя дочь умом и сообразительностью намного превосходит своих сверстников. И наблюдательностью. Она с одного взгляда определяет в каком я бываю настроении и подстраивается – вместе грустим, вместе балдеем. Готов поклясться всеми богами, что в этом маленьком тельце живет душа взрослого человека. Хотя безграничная энергия доказывает, что это все-таки ребенок.

      Именно эта самая энергия, выплеснувшаяся при моем появлении, делает Настин сончас невозможным – ей хочется прыгать и скакать. И висеть вниз головой в моих руках…

      – Ага, сейчас, – кивает Тома предостерегающе. – Мы только поели.

      Маленькая бедокурка никак не хотела лежать под одеялом и слушать сказку про влюбленного летчика, который прямо из самолета рвал на облаках цветочки для ее мамы. Ей самой хотелось летать самолетиком в моих руках – она и ручки раскинула и похоже гудит: ну, просто маленький-маленький истребитель.

      Мы немножечко полетали, в окно посмотрели на двор занесенный снегом и, наконец, оказались на диване.

      – Жил-был на свете Дед Мороз. Елку