происшествий».
И сразу вслед за этим в проеме двери появляется голова Maman. Щеки ее раскраснелись от долгого ожидания в теплом пальто.
– Девочки, мне бы не хотелось заставлять наших друзей ждать. Хлоя, ради всего святого, где твои чулки?
Я сжимаю ее руку. Вздохнув, сестра подходит к шкафу и вытаскивает пару шелковых чулок из ящика, где хранила их всю жизнь.
– Нашла, – объявляет она.
Как только мы с Хлоей надеваем жакеты, Papa выходит из своего кабинета, чтобы проводить нас. Его бакенбарды жестко проходятся по моим щекам, когда он целует меня на прощание. Раньше он присоединился бы к нам, но уже долгое время после возвращения отец не выходит из дома. Он взял отпуск на неопределенное время в университете, где работает на историческом факультете, мало смеется, да и говорит мало. Он стал оболочкой, призраком прежнего себя.
– Думаю, что буду уже спать, когда вы вернетесь, – говорит Papa.
Он весь словно немного помят, и Maman разглаживает его, начиная с волос и двигаясь к скомканному воротнику домашнего халата, как будто держа отца обеими руками. Когда ее пальцы останавливаются на его щеках, Papa поворачивает голову, чтобы поцеловать ее ладонь.
– Суп на плите, дорогой, – напоминает Maman.
– Одетт, – отвечает Papa, – ты прекрасна, как всегда. Спасибо.
– Я буду очень скучать.
– Я тоже буду очень скучать.
Они целуют друг друга. Когда однажды я выйду замуж, то хочу, чтобы у меня все было как у родителей: они безумно любят друг друга даже в самые трудные времена. Papa машет двумя пальцами, закрывая за нами дверь.
Maman и мадам Ларош дружили еще со школы. Именно она познакомила Maman с Papa, тихим, обаятельным профессором, который во время Великой Войны служил в том же полку, что и мсье Ларош. Мадам Ларош развелась с мужем пару лет назад, и с тех пор у нее образовалось много свободного времени, которое она тратит на расточительные званые ужины для огромного круга друзей.
До начала войны мне нравилось ходить на эти вечеринки, потому что там я могла увидеться с моими дорогими подругами, Шарлотт и Симоной, чьи родители тоже были близки с мадам Ларош. Но я не видела их уже несколько месяцев. Семья Шарлотт предусмотрительно отплыла в Южную Америку еще прошлой зимой, а семья Симоны остается в загородном доме в Марселе, в Свободной зоне. Сегодня там будут только два человека моего возраста, близнецы Ларош, с которыми меня абсолютно ничего не связывает. Спасибо, хоть Хлоя рядом.
– Одетт! Адалин! Хлоя!
Мадам Ларош – это видение, сотканное из синего шелка и бриллиантов. Она целует каждую из нас, когда мы ступаем через порог ее особняка на рю дю Фобур Сент-Оноре.
– Выглядите просто восхитительно. Нынешние тяжелые времена вас пощадили.
– Стараемся как можем, – отвечает Maman, когда подходит служанка, чтобы забрать пальто.
Повернувшись на каблуках, мадам Ларош ведет нас по увешанному зеркалами коридору в гостиную, где ее семнадцатилетние дочери Мари и Моник потягивают на диване шампанское. У самой мадам Ларош вытянутое