молочница, начиная закипать.
– А тем и не понравился, что совсем не жирный. Наверное, вы сделали его из снятого молока.
– Я никогда не делаю творог из снятого молока! – отчеканила молочница. – А вы, чем критиковать мое молоко, лучше бы присматривали за своим мужем!
– Что? – Толстая Грета побагровела. – Что вы такое говорите о моем муже?
Молочница уже и сама пожалела, что у нее вырвались эти слова, но давать задний ход было поздно.
– Весь город знает, что герр Мерк ходит к той ведьме, что живет возле кладбища.
– Мой муж ходит к ведьме? – Толстая Грета задохнулась от возмущения. – Быть того не может! Вы все врете, достопочтенная фрау Миллер! Врете из зависти!
– Да это известно всему городу! Кроме вас! Куда же вы пошли, фрау Мерк? А ваш творог?
Но жена возчика ее не слушала, она уже покинула лавку.
Тем же вечером герр Мерк куда-то засобирался, надел свой воскресный сюртук и пригладил волосы.
– Куда это ты собрался? – спросила его Грета.
– К господину Штокману, договориться насчет лошадей.
– В такой поздний час?
– Значит, так надо. И вообще, женщина, с каких это пор ты интересуешься моими делами?
И, не слушая ответа жены, возчик вышел из дома.
Толстая Грета накинула на плечи вязаную шаль, всунула ноги в башмаки и выбежала вслед за мужем.
На улице уже темнело. Грета шла так тихо, как могла при своей комплекции, таилась в тени домов и замирала, когда муж замедлял шаги и оглядывался.
Герр Мерк прошел мимо церкви, мимо дома подрядчика Штокмана, миновал хлебный амбар. В темноте показались кресты и надгробия городского кладбища.
И тут возчик воровато огляделся и свернул к покосившейся лачуге, притулившейся к кладбищенской стене.
– Выходит, молочница не соврала! – прошептала Толстая Грета, вглядываясь во тьму. – Выходит, он и впрямь ходит к этой ведьме! Ну, попомнит же она у меня!
На следующий день, сразу после ранней обедни, Толстая Грета, воровато оглядываясь по сторонам, подошла к трактиру «Старый охотник».
Возле крыльца, опираясь на метлу, стоял одноногий Фриц, выполнявший в трактире самые разнообразные обязанности.
– Ваш жилец у себя? – спросила его Грета.
– У себя, у себя, где ж ему быть! Сидит, сам с собой разговаривает по-латыни.
– У меня к нему важное дело.
– Он велел никого не пускать!
– Говорят тебе, дело исключительной важности.
– Ну, сама с ним разбирайся, только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Грета поднялась по крутой скрипучей лестнице, постучала в дверь.
Из-за двери донесся хриплый голос:
– Я же велел не беспокоить!
– Дело исключительной важности! – проговорила Грета и вошла в комнату.
Жилец, мужчина лет сорока с длинным испитым лицом, облаченный в поношенную темно-коричневую рясу, сидел за конторкой, на которой лежала