и построек покрыл землю. Но на этом фашисты не успокоились: они согнали всех молодых девушек на центральную площадь перед школой, погрузили их, точно скот, в машины и увезли в Германию. Мужайся, сынок, среди девушек была и Ольга Светлова».
Ольга Светлова, маленькая хрупкая девушка с большими зелеными глазами, девушка, которую Григорий любил всей душой. И если бы Григория спросили, что для него означает слово Родина, он, не задумываясь, ответил бы: «Родина – это мои родные и близкие, деревня, где я родился и вырос. Родина – это зеленоглазая девушка Ольга». Ее светлый образ он как святыню хранил в своем сердце. Какие только ласковые слова не придумывал Григорий, грезя о любимой, но чаще всего он сравнивал ее с распускающимся бутоном белой розы. Ей было всего пятнадцать лет, когда Григорий уходил на фронт. Последний миг их расставания он запомнил на всю жизнь и без слез не мог вспоминать. Они стояли, взявшись за руки, на берегу реки под сенью развесистого могучего дуба. Шалун-ветер трепал пышное, затянутое в талии широким поясом ситцевое платье Ольги. Наклонившись, Григорий нежно поцеловал ее на прощание в губы. Это был первый и последний поцелуй в их жизни, робкий и по-детски неумелый.
– Ты будешь ждать меня, любимая? – Григорий заглянул в бездонную пропасть зеленых глаз девушки.
Ольга покраснела, но взгляд не отвела.
– Да, – ответила она сначала еле слышным, а затем с нарастающим крещендо несколько раз повторила: – Да, да, да!
Григорий обнял девушку. Им овладел безумный восторг. Сердце билось глухо и сильно, а голова кружилась в бешенном ритме, вознося его душу в рай. Ему хотелось без конца целовать ее губы, смотреть в ее глаза, не отрываясь долго-долго, потонуть в ее взгляде и слиться с ней в бесконечном объятии.
«Ольга, любовь моя! Где ты? Жива ли ты?» – Григорий никогда не думал, что сердце может так сильно и невыносимо болеть.
Получив письмо от матери, он совсем потерял покой, в сердце наряду с любовью и нежностью поселилась тревога за судьбу любимой девушки. А что, если Ольга сейчас находится в немецком концлагере, где каждую минуту, каждый час фашистские изверги уничтожают ни в чем ни повинных людей? И она, маленькая и беззащитная, лежит где-нибудь на каменном полу и, истекая кровью, умирает. Нет! От этих мыслей можно просто сойти с ума. Будь проклята эта война! Будь проклята! Через несколько часов бой, и Григорий будет драться так, что ни один фашист не уйдет с поля боя живым.
III
Генрих, прикрыв рукой глаза, сидел в мягком кожаном кресле. Перед ним на журнальном столике стояла недопитая бутылка водки и лежала пачка сигарет. Генрих изрядно выпил. Это разогрело его кровь, и мрачные мысли, словно яд змеи, быстро заполняли клетки головного мозга. Часы в гостиной пробили полночь. Генрих резко выпрямился и медленно раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. Через минуту его рука потянулась за новой сигаретой, но так и застыла. Дверь спальни бесшумно отворилась, и в комнату вошла Ольга в сопровождении горничной. Генрих скривил лицо.
– Ступай