ты и гад! – вырывается у меня.
Я так зла, что даже не замечаю, как сжимаю руки в кулаки. А Островский словно наслаждается моими эмоциями.
– Кстати, а на что ты потратила те деньги, которые я дал тебе в прошлый раз? – внезапно вспоминает он. – Почему нормальной одежды себе не купила, а ходишь в этих тряпках?
– Не твое дело! – вскидываю голову.
Не говорить ведь ему, что каждую среду отсылала деньги родителям, лишь бы они не догадались, что у меня проблемы с работой.
– А мне тут птичка на хвосте принесла, что кое-кто регулярно на почту ходил, переводы делал.
У меня возникает почти нестерпимое желание заехать по этой красивой, нагло ухмыляющейся роже. Добавить шрам на вторую бровь.
– Оборвать бы хвост твоей птичке! – цежу сквозь зубы уже не скрывая эмоций.
Мы находимся в небольшом коридорчике. И нужно быть немного тише. Кто-то из сотрудников может услышать.
Но Паше, похоже, нет до этого дела.
– Я видел твои документы. Ты до сих пор в Степновке прописана и деньги туда отправляла. Родителям?
Мои глаза расширяются от ужаса. Понимаю, что он видел запись в паспорте и сейчас спросит про дочь.
Так и есть:
– Кстати, не знал, что у тебя есть дочь. Поздравляю. И кто счастливый отец?
И смотрит на меня так пронзительно, будто догадался о чем-то.
Только меня этими взглядами не проймешь. Не теперь.
Выдавливаю небрежную улыбочку:
– Уж точно не ты, Островский.
– Ну да, – по его губам скользит разочарованная усмешка, – судя по дате рождения, недолго ты горевала, когда я пропал.
Его слова бьют наотмашь, точно пощечина. Я ловлю губами воздух, а в груди становится очень больно. Будто он и в самом деле ударил меня.
Так и хочется зашипеть, что это не его дело. Его не было столько лет. Он меня перед свадьбой бросил. А теперь смеет в чем-то обвинять? Просто козел!
Но я усилием воли заставляю себя молчать. Мне нужна работа. Хотя бы на месяц, пока найду что-то получше.
Гашу бурю, которая царит у меня внутри. Глубоко вздыхаю и делаю невозмутимое лицо. По крайней мере, надеюсь на это.
– Ты прав, я ничуть не горевала о мужчине, который попользовался наивностью глупой деревенской девочки и свалил в закат перед свадьбой. Ничуть не горевала о том, чьи родители меня даже на порог не пустили. “У Паши своя жизнь, забудь про него”, – процитировала я его мать. – Я послушалась и забыла. Смеешь меня упрекать? Нет? Тогда отойди!
Паша молчит. Кажется, даже бледнеет, только желваки ходят на скулах, а еще взгляд становится тяжелым и мрачным. Очень медленно, будто нехотя, он отодвигается, освобождая проход.
Вот и чудесно.
– Буду завтра в девять, – бросаю, когда прохожу мимо него.
Аромат его парфюма окутывает меня. Тот самый запах. Восемь лет прошло, а он до сих пор верен ему.
Почему ему, а не мне?
– Как скажешь, – слышу тихое в спину. – Танюш, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.
Задерживаю шаг и, не оборачиваясь, говорю:
– Когда мне нужна была помощь,