контроле в Главном Управлении Лагерями.
Новым начальником лагеря стал Кривошеев Афанасий Дормидонтович. Приняв дела от сорокалетнего майора, который после нескольких рапортов добился-таки отправки на фронт, он посчитал, что его предшественник был слишком сердобольным и доверчивым.
На строительстве железной дороги трудилось чуть больше восьмидесяти процентов от общего числа заключённых, и этот процент неумолимо таял с каждым днём. Каждый пятый заключённый становился немощным и оставался в бараке. Дистрофиков не отвозили в лагерный лазарет, который находился в полусотне километров. Небольшое ветхое помещение не могло вместить всех обессиленных людей. Полутрупы оставляли лежать в лагерном бараке на нарах. Люди, завернувшись в грязные лохмотья, безропотно ждали своей кончины.
Кривошеев решил лично убедиться в достоверности предоставленной ему информации, и уже на следующий день после отъезда бывшего хозяина лагеря устроил облаву.
Утром по его команде конвойные ворвались в бараки. Громко матерясь и угрожая оружием, они вытолкали на улицу всех, кто мог ещё держаться на ногах и погнали на построение колонны.
Двое солдат задержались в бараке. Присев на одно колено, они сделали около десятка выстрелов в тёмное пространство под нарами в разных направлениях и ушли. Вечером вернувшиеся с трассы люди выволокли оттуда несколько трупов. Желающих спрятаться по утру под нары больше не было.
– Вставай, Кузьма Дмитриевич, – усталым голосом проговорил худой зек со впалыми щеками и серым безжизненным лицом, наклонившись к тому, что лежал на снегу. Он шагал на метр впереди и обернулся на окрик конвойного, тут же вернулся, не обращая внимания на заливистый лай разъярённого пса. – Не следует принимать милостыню из рук иродов. Тот, кто даровал тебе жизнь, сам определит твой последний час. Давай руку, поднимайся.
Упавший заключённый что-то невнятно пробормотал, тяжело перевернулся на бок, потом медленно встал на четвереньки и, ухватившись обеими руками за локоть товарища, с трудом поднялся на ноги.
Мордастый конвоир молча наблюдал, как обессиленный заключённый, пошатываясь, встаёт на ноги. При этом его тараканьи усы беспрерывно шевелились, поднимаясь вверх, будто их хозяин принюхивался к чему-то, и замерли лишь тогда, когда оба зека сделали первый шаг вперёд.
– Догоняйте! – рыкнул он и хотел было ткнуть прикладом в спины обоим, но не стал этого делать, опасаясь, что поднявшийся зек может упасть от тычка вновь и тогда уже точно не встанет даже при помощи товарища. Он буркнул требовательно:
– Да побыстрее!
Заключённые невольно ускорили шаг.
– Соберись с духом, Кузьма Дмитриевич, – тихо произнёс Марк Ярошенко, наклонившись к уху Пожитина. – Тебе надо дойти до трассы, а там я тебя уложу у костра, ветками укрою до вечера от посторонних глаз, отлежишься