это возможно? – спрашивает он.
Эрка пожимает плечом.
– Сила желания? – предлагает он с какой-то неуверенной интонацией, как бы говоря: «Знаешь, лень что-то выдумывать».
– Надо будет сказать Рите, чтобы в следующий раз сильнее хотела, когда у нее опять закончатся спички.
Ваня смотрит на дымящийся кончик сигареты и на самого Эрку, чье лицо кажется ему смутно знакомым.
– Как вариант, – отвечает Эрка и уходит, выдыхая в воздух беспомощные струйки дыма, похожие на тощие хвосты.
Ваня идет домой, утюжа асфальт подошвами кед и подгоняя вперед мелкие камешки. Перед глазами плывут всполохи пламени, прыгающие по земле, по окнам, по крышам домов. Они принимают формы людей и деревьев, и все вокруг покрывается рыжим сиянием, превращаясь в огромный костер. Дым бьется в небеса, унося с собой закручивающиеся седыми клубами и растворяющиеся друг в друге лица Эрки. Ваня чешет веки ладонями, отгоняя видения, сметает с ресниц кончиками пальцев.
Сумерки наливаются цветом, завариваясь все гуще. Рассеянная днем тьма медленно наползает со всех сторон. Прохладу сменяет колкий морозный воздух. Ваня ежится, но не прибавляет шаг. Он засовывает руки в карманы куртки, натягивая ее так, чтобы ткань сильнее прижалась к телу, и продолжает задумчивое движение, высекая искры вечерних шорохов. Пугает женщину, особенно смачно пнув камень, который отскакивает от поребрика рядом с ней, потом выбирает пивную крышку и гонит перед собой два квартала, пока та не проваливается в трещину на асфальте, откуда нет никакого смысла ее доставать. Ноги как будто осиротели. Через несколько порожних шагов Ваня подходит к луже, перечеркнутой серым чулком мертвой змеи, смотрит в воду, но не видит своего отражения, лишь густую зловещую тень себя, как кровь в темноте, подцепляет руками безжизненную отяжелевшую оболочку в рытвинах жестких чешуек, повисшую в ладонях осклизлой полосой, – свободной рукой приподнимает крошечную змеиную шею, гладит по кромке среза и, удерживая на весу неподвижную ленту, спускается к реке, предавая воде обезглавленное тело.
Ваня открывает ящик, дернув его на себя (ножи и ложки тревожно вскрикивают), запускает внутрь руку – глубина шкафа съедает ее до локтя. Он нащупывает где-то в неизвестности блестящую плотную пачку, но возвращает ее на место нетронутой, потом тянется к кофейной банке на подоконнике, доверху забитой зловонными кривыми бычками с желтыми сердцевинами, аккуратно вынимает один (тот, что длиннее других), разглаживает в пальцах и, примерив огарок к губам, чиркает спичкой – крошечный пламенный флажок взвивается на почерневшем древке. Ваня набирает в себя едкий дым, высвобожденный игрой пляшущей рыжей точки, и закашливается.
– Что ты делаешь? – спрашивает Рита, щелкая выключателем.
Отражение огня в зеркале окна пропадает: свет превращает стекло в прямоугольник. Ваня открывает створку, возвращая глубину ночи, и выбрасывает в нее звезду непогасшего окурка.
– Да и