полетела к страшному лесу, в который граф уже и не смел входить, и бросила там свою пернатую дичь. Внезапно, над лесом взмыл бодрый орёл и стал преследовать сокола, который не заметил превосходящего противника и молниеносно вернулся к своему хозяину, чтобы искать у него защиты. Но орёл спикировал с облаков, вонзил один из своих могучих клыков в плечо графа, а другим придавил верного сокола. Встревоженный граф попытался освободиться от пернатого чудовища своим копьём, икнул от страха и ударил своего врага. Орёл схватил охотничье копьё, сломал его, как лёгкую тростинку и громким голосом прокричал ему в уши такие слова: – «Дерзкий, ты тревожишь мои воздушные облака своей игрой в пёрышки. Ты заплатишь за это преступление своей жизнью». По этому языку граф вскоре догадался, какое приключение ему предстоит пережить. Он набрался смелости и сказал: – «А ну-ка, господин орёл, успокойтесь! Что я сделал Вам? Мой сокол заплатил свой долг, я оставлю его Вам, утолите свой аппетит». – «Нет», продолжал орёл, – «Как раз сегодня я жду человеческой плоти, а вы мне кажетесь упитанным жирком.» – «Извините, господин орёл, что Вы хотите за мою жизнь?» – «Хорошо, ответила кровожадная птица, «я поймал тебя на слове, у тебя имеются две прекрасные дочери, а мне нужна жена. Обещай мне свою Адельгейд в жёны и я отпущу тебя с миром и выкуплю её перед тобой двумя золотыми мерами, каждая весом с центнер. Через семь недель я заберу свою любимую домой.» Затем, чудовище качнулось в вышине и исчезло в облаках.
В крайнем случае – всё продаётся. Видя, что дела дочерей идут так хорошо, отец был доволен их потерей. На этот раз он вернулся домой в хорошем настроении и тщательно скрывал своё приключение; отчасти, чтобы избежать упрёков со стороны графини, отчасти для того, чтобы не отяжелять сердце дорогой дочери раньше времени. Он только сделал вид, что оплакивал потерянного сокола, который, как он говорил, улетел. Барышня Адельгейд была самой искусной пряхой в стране. Она была также искусной ткачихой. В то время, для наследников короля она отрезала от ткацкого станка кусок восхитительного полотна, тонкого, как батист, которое она после отбеливания положила на свежей лужайке недалеко от замка. Прошло уже шесть недель и шесть дней, а прекрасная пряха не подозревала о своей судьбе; хотя её отец, впавший в лёгкую меланхолию по мере приближения даты, тайно намекнул ей об этом, рассказав о своём тревожном сне, который напомнил ему воспоминания о Вулфилд, что уже было давно забыто. Адельгейд была счастлива и беззаботна, воображая, что тяжёлое сердце её отца будило кровь ипохондрических капризов. На рассвете назначенного дня, она небрежно выскочила на белеющую лужайку, расстелив холст, чтобы его пропитала утренняя роса. Она только что отошла от своей утренней бледности и немного огляделась. Она услышала, что идёт великолепная процессия рыцарей и оруженосцев. Она ещё не успела помыться, поэтому спряталась за кустом шиповника, который только что расцвёл, и сияла,