понимаемых цеховых интересов.
Танабэ поморщился.
Он уже тонны рисовой бумаги исписал – своим каллиграфическим почерком! – в попытках добиться вразумительного ответа хотя бы от Магистров Памяти Эру, но те только и продолжали талдычить своё – ведётся мёрдж, обождите.
Какого космачьего!
Кажется, было проще в недрах злокозненной шевелёнки отыскать трек единственного кванта чужой отправленной через дип передачи, чем добиться от этих мерзавцев толкового ответа.
Конклаву профессор тоже писал. Ни ответа, ни привета. Омерзительное чувство собственной беспомощности не оставляло его с самого начала всей этой катавасии, питательным субстратом накладываясь на базовую тревожность, с которой Танабэ уже устал таскаться по мозгоправам.
Да и немудрено ли. Когда обычный пациент начинает тебе рассказывать, что завтра конец света и мы всё умрём – это школьный случай, на втором курсе преподают. Берём готовые методологии и работаем. Проблема была в том, что Танабэ каждый треклятый день, запуская очередную симуляцию, доподлинно получал бессчётное уже доказательство того, что падение Барьера – это вовсе не вопрос вероятности. Это вопрос исключительно короткой временной перспективы. Год, два, десяток террианских лет, десяток террианских столетий, но Цепь будет неминуемо разрушена. Если они не придумают, как это остановить.
На этом месте профессор снова едва не выругался.
Нет, это было неописуемо, это было за гранью добра и зла. Сама мысль о том, что доктор Ламарк мог поставить под удар то единственное, что защищало человечество от угрозы, никак не желала укладываться у него в голове.
Конечно, легко можно было себе представить сошедшего с ума безумного учёного, который, напялив на голову аляповатую корону и вооружившись световым мечом принялся бы скакать от звезды к звезде, скажем, угнав, паче чаяния, со стапелей новенький «Лебедь», пусть их Порто-Ново и не производил вовсе, это была технология, поделиться которой спасители то ли не пожелали, то ли не сообразили, в общем, на секунду представим себе, что такое возможно.
«Лебедь» в границах Цепи не удержишь, бормотал себе под нос профессор, решительно уписывая треклятые углеводы, обученный экипаж ему не требуется, лети себе, куда тебе надо, хоть с «глубинниками», хоть с собутыльниками.
С другой стороны, он же не самоубийца и не маньяк, тот бы рванул звездульку, ближайшую к Воротам Танно, чтобы с гарантией, чтобы наглушняк.
Триангуляция.
Вот что смущало. Какая вообще связь была между мифическим фокусом, нежданными сверхновыми и доктором Ламарком, который все последние десятилетия, как и сам профессор Танабэ, предметно занимался исключительно космологической статистикой, но никак не бран-гравитонами, которые остались увлечением его давно ушедшей молодости.
Да и сам фокус вместе со своими чудесами был слишком мелкой аномалией, чтобы заинтересовать доктора Ламарка