принятия решения для бездушных машин, одновременно фактически лишаясь своего главного недостатка. Собственной природы.
Операторы космических крепостей, контроллеры додекаэдра Цепи, навигаторы боевых крафтов Адмиралтейства, погонщики квантовых суперкомпьютеров Семи Миров, да даже и обычные «консервы», из которых уже к началу Века Вне почти полностью состоял рядовой и командный состав террианского флота, все они привычно жили в отвлечённых мирах математических абстракций, бороздя не столько просторы реального – мёртвого, холодного и смертельно опасного космоса, сколько его вполне комфортную, удобную и вполне обжитую упрощённую модель.
Никогда, ни под каким соусом и ни за какие коврижки его не покидая.
Стоило «тинку» задуматься о возврате к истинной, физической реальности, как его тотчас накрывало нечто вроде клаустрофобной паники. Покинуть бесконечный мир гравитационных волн, колеблющих ядовито-прекрасный дип, и злокозненной шевелёнки, готовой обрушиться на субсвет зловещими эхо-импульсами, но ради чего? Ради утлого мирка так называемой «физики», где тебе суждено провести всю свою недолгую жизнь, дыша одним затхлым воздухом со своими товарищами по несчастью, питаясь собственными переработанными на биологической фабрике выделениями и запивая переработанной же мочой?
Оставаясь в собственной консервной банке, «тинк» поддерживал в себе жизнь готовыми растворами, заранее обогащёнными необходимыми для жизни газами и никогда не прикасался к себе подобным даже в мыслях, общаясь с ними через дип-линки («дик-пинки», шутили операторы) и вокорры. Для особых случаев существовали виртуальные приёмные и даже самоходные бипедальные дроиды, удачно заменявшие жаждущей физического общения консерве собственное искорёженное, покалеченное, замурованное в саркофаг тело. Не тело даже, а скорее упрощённый биологический носитель разума. Острого, надменного, узкозаточенного под конкретные задачи и бесстрашного в своей практической бессмертности.
Рауль Кабесинья-третий отчётливо осознавал гибель своих двух первых носителей и был совершенно готов продолжить эту цепочку, если придётся. Это мичман Златович с печально знаменитых «трёх шестёрок», в теории, должен был мучиться чёрными космачьими ночами при воспоминаниях о том, как дежурный оператор Кабесинья-второй погиб в факеле тягачей лихтер-рудовоза, спасая его, мичмана Златовича, буйную головушку. Кабесинье-третьему от того было ни жарко, ни холодно. Он снова был в строю. Точнее, не был.
Трёпаное упражнение ему никак не давалось.
А всё его новое растреклятое биологическое тело.
Зачем только он согласился на всё это.
Нелепость! Чистая нелепость!
Променять остроту контроля за каждым атомом в пределах его досягаемости на мегаметры вокруг, получив взамест жалкое, трясущееся, никак не желающее чётко отвечать на его приказы, никак