он сообщил о месте, где спрятан шлем. Видимо, он давно уже знал, чем я занимаюсь.
– И что с ним случилось?
Самсон склоняется над нашими руками, словно собирается их поцеловать, а потом я чувствую на костяшках пальцев его слезы. Я прижимаюсь к нему, пока он рыдает, бормочу утешения: «Ты не виноват. Он решил помочь тебе. Ты ничего не мог изменить… тебя могли просто убить…» Но все это не имеет смысла. От этого ничего не меняется. Я это знаю, потому что сама продолжаю винить себя во всех тех смертях, что случились за последние годы. Если бы только я действовала быстрее… Если бы только я была сильнее… Наконец я просто умолкаю, и мы с Самсоном держимся друг за друга.
Потом мне на ум приходит кое-что еще.
– Так ты поэтому не хочешь убивать сновидцев, – тихо говорю я.
За последний год мы так много ночей потратили на то, чтобы вместо снов сражаться со сновидцами: с теми, кого искалечил фанатизм и манипуляции Мидраута. В момент сражения на Трафальгарской площади Самсон едва не погиб из-за того, что сопротивлялся целым толпам сновидцев, напавших на нас, но он отказался убить хоть кого-то из них. Я всегда понимала его причины в философском смысле – в соответствии с его моральными принципами. Но теперь я понимаю, что в этом кроется и нечто очень личное.
– Он ведь предположительно был на стороне Мидраута, но когда такое случилось, перешел на мою сторону, – говорит Самсон. – И кто знает, который из всех этих сновидцев может поступить так же, если им выпадет шанс спасти кого-то любимого?
Лично я думаю, что он уж слишком доверяет людям, но эта мысль кажется утешительной. Что нет спящего, который не может измениться, если к тому возникнет достаточная причина. Что наша борьба за выживание чего-то стоит, и если мы заглянем по другую ее сторону, то сможем простить тех, кто восстал против нас. Или они могут искать нашего прощения.
Когда Самсон отодвигается, чтобы заглянуть в мои глаза, между нами что-то меняется. Мы изучали тела друг друга так, что я буквально таяла. Но мы никогда не доверялись друг другу до конца, как сейчас. Это уже истинная близость.
– Я давно понял, как тебе помочь. – Самсон чуть заметно улыбается. – Но мне так не хотелось признаваться…
Я прижимаюсь губами к его губам, осознавая, что именно он сейчас совершил ради того, чтобы я почувствовала себя лучше. Я действительно это понимаю. Я знаю, что в той ситуации он должен был ощущать себя беспомощным – беспомощным и виноватым, пусть даже он работал ради пользы танов и не мог раскрыть себя. И на волне этой беспомощности ему пришлось изменить себя, стать новой личностью, даже находясь среди друзей, знавших прежнего Самсона. Он хотел мне сказать: «Это возможно сделать». И мне нужно только вернуться назад. Кто я без моего Иммрала? Что я думала о себе до того, как поняла, что обладаю силой, и как мне примирить это с тем, что я представляю собой теперь? Пока у меня нет ответа на эти вопросы, но я впервые чувствую, что могу их найти.
Мы с Самсоном вместе возвращаемся в замок, и каждый чувствует себя незащищенным.
– А что ты делал на крыше замка