нищета, голод, несчастье… Я боюсь повального одичания и с каждым днем меньше верю напыщенным уверениям о грядущем российском «Renaissance”’e… Много раз обещали!.. Славны бубны за горами… Улита едет, когда-то будет… По Сеньке – шапка… Плетью обуха не перешибешь… Вот это – испытанные заветы!..
А. В. Романов, 28 октября
Когда Государь был у нас в Седлеце, 26 октября в 8 часов вечера, то из разговоров за столом и затем частной беседы Рузского с Государем было видно, что он вовсе не в курсе дела. Многое его удивляло, многое интересовало. Рузский представил ему карту с боевым расписанием. Когда Рузский уходил, Государь вернул ему карту, на что Рузский сказал: «Ваше Величество, не угодно ли сохранить эту карту?» Государь спросил: «А можно ли?» Это мелочь, конечно, но характерно то, что он три дня был в Ставке, и там ему общего плана войны не указали (да был ли он, вот еще вопрос?). А боевого расписания и подавно ему не дали, а то не обрадовался бы он так, когда Рузский ему отдал карту. Что Государю говорили в Ставке, – думается, что ничего. Да и не ему одному ничего не говорят, но и Верховному главнокомандующему тоже.
Государь, как всегда, был бесконечно ласков со всеми, как всегда, все очарованы им, но его полное незнание обстановки войны глубоко всех смутило. Два-три вопроса, заданных за столом генералам Рузскому и Орановскому, ясно на это указывало. Все были глубоко убеждены, что Государь все знает, и разочарование было тяжелое, и невольно всякий задавал себе вопрос, как могли в Ставке его так плохо ориентировать. Конечно, все ж знают, что сам Верховный главнокомандующий ничего не знает, и при этих условиях что мог он сказать Государю – ровно ничего.
«Утро России», 29 октября
Чистенький уютный лазарет округа путей сообщения. Среди раненых необыкновенное оживление. Погасло электричество.
Среди раненых их жены, приехавшие на побывку к мужьям с далекого юга, несколько чьих-то ребятишек, и белеющие своими косынками сестры.
На экране появился светлый дрожащий круг и все стихло.
Послышался граммофон, играющий какой-то торжественный марш, и появилась картина торжественного выхода в Москве Высочайших особ в Романовские дни. Стройными рядами идут придворные чины в расшитых мундирах.
– Гляди, какие солдаты-то. Вся грудь в золоте, – слышится сдержанный шепот.
За картинами торжеств следует ряд комических, сразу все еще больше веселеет, и в зале стоит уже неумолкаемый хохот. Особенно нравится Макс Линдер и всего больше в картине: «Хочу иметь ребенка».
Окончились картины. Зажгли свет, и весело смотреть на оживленные, довольные лица этих раненых больших детей.
Граммофон играет народный гимн и раненые поют дружными хором.
Н. И. Реморов, 30 октября
– А вот Анюточка Буслаева получила от отца письмо с ним!.. Послал ей еще подарки из австрийской земли: карандаш, ручку для перьев, ножичек, докладывала мне одна воетруха… Наша Анюта в восторге. Только и знает, что вертит в руках какой-то синий карандаш, белую костяную