тебя отпущу, печаль ми будет от Христа-Бога, – тихо ответил он человеку, который уже не мог услышать его.
Окровавленная туша, в которой не осталось ничего человеческого, повисла на древнем ясене.
Янь вышел на опушку. Умирающий месяц тускло отражался в спящем озере. Листья ясеня шелестели под призрачным ветерком потаённо и зловеще. Тело казнённого неподвижно свисало с корявых ветвей.
Боярин не знал, какая нелёгкая понесла его сюда среди ночи, но не особенно удивлялся: в жизни его случались вещи и почуднее. Тихо подошёл к дереву, посмотрел на останки того, с кем препирался днём. Вид волхва был ужасен: на бок свороченная голова, вытекшие глаза… Янь хотел отвернуться, но волхв поднял голову.
Подавив мгновенно вспыхнувший ужас, боярин сотворил крестное знамение, левой рукой доставая чекан. Мертвец вперился в него кровавыми ямами на месте глаз.
– Я знал, что ты придёшь, – проскрипел нелюдской голос. – А вот и смерть твоя.
Янь наладился было рубануть со всего молодецкого маха по сломанной шее, но вскипело вдруг спокойное озеро, словно тысячи русалок забили хвостами своими. Да не русалки то были, и не пучеглазый водяной проказил – этих Янь не боялся. Да и того, что из воды лезло с шумом и хлюпаньем, тоже не боялся. Знать бы ещё, что это такое…
Выползло на берег бугристое, склизкое, поползло дальше, помогая толстым шипастым хвостом. Лютый зверь водяной, коркодел, древний бог Ящер.
Тяжело, но быстро подтягивая тяжкое тело своё короткими мощными лапами, добрался до дерева, распахнул зловонную пасть, острыми зубами усеянную, и, ухватив труп волхва за ногу, стянул. Оцепенев, Янь смотрел, как бог пожирает слугу своего. Закончив перемалывать кровавую плоть и бренные косточки, вновь пасть распахнул и к Яню оборотился.
«Почто смерда моего побил, болярин Святославлев?» – словеса эти прямо в Яне явились, коркодел же звука не издал, лишь глядел недобро и хитро, и слёзы обильно катились из дьявольских очей его.
Воззрился Янь на шею чудовища – туда, где должна была быть шея – увидев, да не поверив, что привязан там снурком грязноватый клок. Вспомнил он его – видел в битве на Немиге, был он тогда на шее…
– Худо смерд твой творил, княже Всеслав, – отвечал чудищу твёрдо.
Не Яню Вышанину пред оборотнем дрожать.
«Что есть худо? – грозный вопрос ударил Яня, как тяжкая булава, – Мыслишь, ты еси добро, а аз худо? А кто ты сам-то, вещий Янь, Янь-чародей? Не богу ли моему услужаешь?»
Пасть чудища снова раскрылась и захлопнулось так, что зубья клацнули. Потупился Янь. Тёмная туча окутала его, окатив душу злой печалью. Жизнь его прошла перед глазами, а было в ней всякого много, тёмного и страшного тоже.
«Иди ко мне на службу, болярин, – искушал зов в душе Яневой. – Сяду на стол златой, а ты первым воеводой моим будешь. Нами Русь устроится».
Нежданно налетел порыв ветра. Зашелестел ясень, встревожено и гневно. Поднял голову Янь.
– Нет, княже, – тихо произнёс он. – Бог твой в бездне сидит, и сам он бездна. А мой Бог – Христос на небесном престоле, славим от ангелов.