Ленинградские дети заслуживают гору сластей.
«Не буду разыскивать Генку, – решила Катя, – мало ли зачем Сергей заглядывал. Может, просто шёл мимо. Двор общественный – сиди кто хочешь. И вообще, нечего в войну шуры-муры разводить».
Заглянув в комнату, она побежала в конторку к Егору Андреевичу, но по пути всё же осмотрела двор в поисках Генки. Само собой, специально его разыскивать она не станет, но если он попадётся на глаза, то почему бы мимоходом не спросить про Сергея? Мало ли, вдруг он по делу приходил?
Егор Андреевич сидел за столом и перебирал стопку заявок. Его широкие рабочие руки неловко держали листок бумаги за уголок, а сам Егор Андреевич щурился сквозь очки, силясь разобрать написанное.
– Катерина пришла! – На его губах расцвела улыбка, подчеркнувшая худобу лица. – Иди, милая, прочитай мне, что там написано. Больно мелко, ни буковки разобрать не могу.
Стесняясь проявить нежность, Катя положила руку на плечо Егора Андреевича и взяла записку.
– Пишут из четвёртой квартиры, – она нахмурилась, – просят выделить дополнительные талоны на хлеб для ребёнка. Мальчик тяжело болен, и ему нужно усиленное питание.
Обхватив голову двумя руками, Егор Андреевич испустил стон:
– Нет у меня дополнительных продуктовых карточек! И питания лишнего нет. Читай другую записку.
Он раскинул записки веером, и Катя наугад взяла следующую:
– В двадцатой квартире просят выделить досок на гроб для гражданки Евсеевой, поскольку у неё нет родственников.
Плечи Егора Андреевича тяжело ссутулились:
– Померла, значит, Ильинична. Царствие ей Небесное. Сам похороню.
Сложив пальцы щепотью, Егор Андреевич перекрестился, безмерно удивив этим жестом Катю.
Он словно бы понял ход её мыслей и грустно качнул головой:
– Что, думаешь, раз в начальниках при советской власти хожу, так, значит, и в Бога не верую? – Он вздохнул. – Может, и не верую, но в тяжёлую годину без Бога никак нельзя. Да и в последний путь человека без креста отправить не по-христиански, а старушка Ильинична очень верующей была.
Чтобы скрыть чувства, Егор Андреевич взял в руки заявки, но не читал. Сидел и смотрел на стену, по которой ползла тень от светомаскировки, а потом сказал:
– Умирать народ с голоду начал. Чую, скоро и за мной смерть придёт. Ну да я безносой не дамся, а то на кого народ брошу? На Веру, что ли? Так она хоть и грамотная, да совсем непрактичная. Ей в библиотеке самое место, а здесь надо норов иметь, иной раз ведь и кулаком приходится стукнуть.
Наступал вечер, и Кате пришла пора возвращаться.
– Я побегу, Егор Андреевич, мне на дежурство. – Ей хотелось сказать ему что-нибудь ласковое, но слова не шли, поэтому она просто чмокнула его в щеку, обросшую жёсткой щетиной.
Пересекая двор, Катя остановилась у скамейки и на минутку присела, зябко передёрнув плечами. Где-то вдали, в другом квартале надсадно выла сирена и гремели разрывы снарядов, наступала обычная ленинградская ночь, в которой многие не доживут до рассвета.
– Катя,