выбирала дорогу: огибала препятствия, втягивала лужи. Росла. В ее «теле» с невероятной скоростью кружились пожухлые листья, грязь, ветви деревьев, какие-то мелкие предметы и еще бог знает что. Расстояние между ней и жертвой сокращалось. На неясном, расплывающемся от ветра и дождя конусе проступили черты лица. Безумные глаза широко распахнулись, открылась зубастая пасть, готовая проглотить жертву целиком.
В последний момент Елена вскинула перед собой руки, а из горла ее вырвался булькающий хрип. Воронка налетела на уже седую и полуживую женщину. Огромная пасть захлопнулась с громким треском ломающихся веток и человеческих костей. И неизвестно, что из них хрустнуло громче.
Вихрь пронесся дальше, петляя между деревьев, а через несколько метров распался, как не бывало. Лишь куча грязи, части тела да несколько галлонов воды обрушились на асфальт.
Место, где застыла в последнем нечеловеческом крике женщина, пустовало.
Миша рыдал. Он отвернулся от окна, упал на подушку и принялся колотить кулаком в стену. После нескольких ударов на побеленной поверхности появились неровные красные кляксы, но Миша, не замечая боли, продолжал наносить удар за ударом. Не из-за зрелища, которому он стал свидетелем. Нет. Причина была иной. На какой-то миг ему показалось, что он находится на улице, под дождем. Но ему не холодно, наоборот, ледяные порывы ветра и влага подпитывают его силу. Он ощущал могущество… и азарт. Не тот, что возникает перед карточным столом или «одноруким бандитом». Азарт охотника, загоняющего перепуганную жертву. Миша (или частичка его сознания) преследовал какую-то гнусную тварь – уродливую, вызывающую отвращение. Он должен был расправиться с ней, потому что подобной мрази не должно существовать на планете. Миша злился и радовался одновременно; ему льстила возможность самолично разобраться с чудовищем…
Затем все прошло. Он вновь сидел на кровати, наблюдая, как огромная воронка, петляя из стороны в сторону, надвигается на застывшую на парковке женщину.
Наташа захлебывалась горем. Слезы хлестали ручьем, тушь размазалась и стекала по щекам, но женщине не было до этого дела. Двое полицейских пытались ее успокоить: один налил Наташе стакан воды, другой протягивал влажные салфетки. В соседней комнате трудились криминалисты. В дверях топталась бригада медиков, дожидаясь, когда им разрешат грузить тело в машину.
Их всех собрала пятиклассница Таня, чей труп несколькими минутами ранее вынули из петли.
– Самоубийство, – рутинно произнес старший криминалист Валахов, подводя итог первичному осмотру. – Следов борьбы не обнаружено, на теле следов насилия нет, дверь не вскрывалась.
Наташа не могла произнести ни слова; рыдала навзрыд, рвала на голове волосы. Ее единственная дочь – ее солнышко, ее белокурая лапочка – покончила с собой, затянув петлю на потолочном крюке, к которому крепилась люстра. Нет, она не могла это сделать.
– Ее убили… уби-ли, – сквозь завывания донеслась первая связная фраза матери, – она…